Курсанты ужинали. На дымящейся картошке таяло масло. Похрустывали малосольные огурчики. Лопались в нетерпеливых зубах сочные сосиски. Шумно причмокивая, ел сосредоточенный Лопухин. Еда поглощала его целиком, и даже усы лоснились от масла. Остальные ели сдержанней, но все-таки торопливо. Весь жаркий день, один, наверное, из последних жарких дней сентября, они провели в парке, затем сходили в кино и к вечеру, накупив всякой снеди перед возвращением в училище, сели ужинать. Елена, хозяйка дома, нарезая хлеб, еще раз сказала Сергею:
- Да поешь ты, мученик!
Сергей Волков, он же Малыш, ста восьмидесяти семи сантиметров роста, отрицательно кивнул головой. Есть-то хотелось, но дело в том, что Сергей Волков очень часто себя придумывал. Вот и сейчас, он придумал, что гораздо красивее и интереснее, если он не будет есть, а будет вот так независимо прохаживаться вдоль окон просторнейшей комнаты со стаканом томатного сока, отхлебывая солоноватую густую жидкость. Генка Сапрыкин, еле вздохнув после насыщения, покрутил пальцем у виска:
-У нашего Малыша всегда что-то заскакивает перед отбоем. То...
-До отбоя далеко еще, - наконец отвалил от еды Лопухин. Хорошо порубали! Я вот думаю - почему все садятся за стол вместе? Не проще бы так - на кухне всегда есть жрат... еда. Каждый приходит -ест сколько хочет. Сам за собой убирает. Стол не надо накрывать, хлопот меньше...
- Вот там бы ты разгулялся, - не удержался Малыш, и все хмыкнули, - и приходил бы на кухню первым...
- А раньше, наверняка, так и было. - Перебил Генка. - Где-то в доисторические времена приходил неандерталец с работы и жрал бизона в передней!
- Где-где? - заинтересовалась Елена.
- В передней пещере, - не смутился Генка. - Но потом выяснилось, что раньше всех приходит один, самый умный неандерталец и жрет больше всех и самое вкусное.
- Его слопали вместо бизона, - вмешался в разговор Зелинский и встал из-за стола, - а потом стали собираться на обед все вместе. Благодарю вас, Елена!
Он подошел к девушке, взял в руки ее ладонь и осторожно поцеловал. Потом повернулся лицом к столу, постоял так, маленький, тоненький, непреклонный, и сказал:
- Ребята, у нас полчаса!
- Успеете и кофе попить, - успокоила Елена. - Кофе-то будешь?
- После сока? - засомневался Малыш, но Елена досадливо махнула рукой:
- Будешь! И бутерброд я тебе сделаю.
- Слушай, - вдруг изумился Лопухин, подхватывая последнюю "стыдливую" сосиску, - я слышал что ты хочешь в мордобой удариться? Расскажи-ка самым близким людям!
-Да-да! - подхватил Генка. - Меняешь вид спорта? Поймав вопрошающий взгляд Елены, Сергей махнул рукой:
- Да, ерунда в общем... Был я в зале...
В тот вечер во время тренировки, уже подходившей к концу. Малыш начал отрабатывать бросок крюком. Бросок пошел, мяч раз за разом проскальзывал в кольцо. Потом пошли промахи. Что-то мешало Сергею. Обернувшись, он вдруг встретил немигающий взгляд незнакомого мужчины, сидящего на матах в углу зала. Малыша сразу же поразило лицо мужчины. Оно было какое-то скомканное, раздавленное, с маленькими глазами, оттопыренными ушами. И над всем этим безобразием торчал низкий, выдающийся мыском лоб и редкие, ржавые волосы. Малыш с трудом отвел взор от страшилища и снова взял мяч. В этот момент его тронул за блестевшее от пота плечо Борис Шур, товарищ по команде и третий сосед по конторке в классе.
- Тебя этот Квазимодо кличет, - сказал Шур, кивая на незнакомца.
- У него очень одухотворенное лицо. Ты узнай, он не киноартист? Малыш недоуменно пожал плечами и подошел к мужчине, уже навечно ставшему Квазимодо, ибо прозвища, выдаваемые Шуром, прикипали к человеку как собственное имя. Квазимодо встал и протянул руку:
- Давай знакомиться! Я - капитан Васин. Николай Петрович.
- Здравия желаю! - автоматически подтянулся Малыш. - Курсант Сергей Волков!
- Так, Сергей Волков! А с какого ты курса?
- Второго. Первый факультет, одиннадцатая рота! Квазимодо улыбнулся и стал еще страшнее, так как оказалось, что у него кривые, черные зубы. Оглядев Волкова, он сказал:
- Понятно. Очень даже понятно. - И замолчал. "Что же тут непонятного?" - удивился Малыш.
- Поговорим?
- О чем? - Малыш пригладил ладонью разлохмаченные волосы.
- О жизни. О будущем! У тебя какой вес?
Вес свой, как все спортсмены, Малыш знал точно:
- Семьдесят шесть килограмм!
- А рост?
- Сто восемьдесят семь!
Квазимодо обрадовался и потер руки:
- Отлично! Согнать всего-то килограмм - и второй средний! Курсант Волков, ты хочешь стать чемпионом Олимпийских игр, а?
Малыш с подозрением покосился на Васина: "Псих, что ли?"
- Ты не думай, я не псих! - рассмеялся Квазимодо. - Я тренер сборной училища по боксу. Мастер спорта. Был чемпионом Союза, ездил на "Европу"...
"Вон что! То-то морда вся изуродована", - понял наконец Волков.
- ...ты мне глянулся! У тебя данные - идеал. При таком росте - невеликий вес, длинные ноги, руки. Мышцы не закрепощены. Он схватил руку курсанта и стал рассматривать, поворачивая.
- Вот и кулаки крупные! Удар будет плотный. Сколько тебе лет?
- Девятнадцать...
- Не молод, конечно, но нет у меня в твоем весе приличного парня, нет! А я тебе говорю - будешь хорошо работать - станешь классным боксером! На Олимпийские игры хочешь?
- Хочу! - усмехнулся Волков. - Когда?
- Ох ты, курсант, смотри-ка с юмором! Так - завтра приходи в малый зал. Тот, что над головой! Знаешь? Тренировка с пяти часов!
Малыш растерялся. Он переступил с ноги на ногу и оглянулся. Сзади уже подошли заинтересованные Шур, Генка и Быков, капитан команды первого факультета.
- Решай, решай! - наседал Квазимодо. - Бокс - это спорт! А все эти мячи, прыжочки, сигаретки...
- Причем здесь сигаретки! - мягко удивился Шур. - Просто мы считаем, что попасть мячом в кольцо приятней, чем набить морду хорошему человеку.
Курсанты загоготали. Быков нахмурился:
- Ты, Волков, не вздумай туда идти. Скоро первенство города. Ты в сборную училища попадаешь железно.
- А у меня он станет чемпионом Советского Союза! - Квазимодо покраснел. -А потом бокс-это не мордобой, а поединок! Сколько вас - баскетболистов? Волейболистов? Море! А хороших боксеров - раз и обчелся. Я тебе обещаю - будешь классным боксером. На сборы поедешь. Ну, а потом - если захочешь-уйдешь... Кто остановить-то может?
- Хорошо, - согласился Малыш, так как чувствовал, что от железных уговоров тренера так просто не уйти.
- Вот и ладно! - обрадовался Квазимодо. - Смотри - жду! Завтра! Он пожал руку Малышу, кивнул всем и пошел из зала раскачивающейся походкой. По пути поднял с пола мяч, небрежно бросил и точно попал в кольцо. Курсанты переглянулись. Шур засмеялся:
- Ну и вербовщик! Да тут только на его физиономию глянешь и ни о каком боксе и думать не станешь! Но резон есть - с такой мордой легко подчиненных на флоте пугать. Малыш, хочешь таким стать?
Малыш опять придумал себя. В свете прожекторов, стремительно летающего по рингу, наносящего разящие удары. Испуг противника. Какая-то правда, за которую надо биться. Поединок. Вот средство, чтобы избавиться от стеснительности. Стать уверенным.
- ...не позволю, - донесся въедливый голос Быкова. - Или - или! Выгоню из команды...
- Ну и выгоняй, - машинально ответил Малыш.
- А ты дурак! - повысил голос Быков. - Я капитан, я...
- Сам дурак! - блестяще отпарировал Малыш. - Да чего вы привязались! Дыхнуть не дадите! Схожу - попробую! А там посмотрим.
Он пнул ногой мяч и пошел к выходу. Ребята озадаченно смотрели ему вслед.
- Не выйдет из него боксера, - вдруг заявил Генка. - Слабохарактерный! Поманили - и пошел!
...Пока Малыш все рассказал Елене, курсанты допили кофе. .И Малыш после рассказа с наслаждением съел объемный бутерброд с сыром, запив его сладким кофе.
- Малыш, - сказал Генка, вставая, - нам пора
- Он чуть задержится, - улыбнулась Елена.
- Спасибо, - чуть кивнул своим острым пробором Зелинский. -Передайте поклон Валентине Григорьевне.
- Да, спасибо! - с сожалением оглядев стол, сказал Лопухин. -Хорошо повеселились. - Идите, мы догоним...
Малыш махнул рукой. Елена, проводив ребят, подошла к нему. Странно-покорно позволила обнять себя, смотря куда-то в сторону, словно ожидая или прислушиваясь. Малыш провел рукой по волосам девушки, туго облегающим чуть склоненную голову. Провел ладонью по щеке. Поцеловал в висок. И придумал задумчивость. Прикусил губу. Посмотрел ей в глаза. Глубоко вздохнул. Покачал головой.
И замер. Елена снизу посмотрела на него и чуть заметно досадливо улыбнулась. Малыш спохватился. Снова обнял ее, прикоснулся к груди. Елена отвела руки и легко вышла из объятия.
-Тебе пора?
-Да, - чувствуя неловкость, сказал Сергей. - Время жмет.
- Тогда пошли.
На теплой набережной Елена взяла его под руку. И курсант невольно пошел тише, хотя всем своим нутром уже чувствовал, что время прибавить шаг, так как опоздание из увольнения - один из тех смертных грехов морской службы, за который прощения нет.
- Так ты пойдешь на бокс? - спросила Елена. - Зачем?
- Попробую, что это такое. Да и хочу чуть прибавить.
- В чем?
- Ну... в уверенности, что ли! Чтобы за себя постоять смог. То есть я и сейчас могу, но здесь появится сила, умение...
- Это я понимаю. Для меня непостижимо только одно - как можно позволить бить себя по лицу? Я этого представить не могу! Это -катастрофа! Унижение... Хотя, может быть, дело не в ударе, а в смысле его. Удар за что-то - унижение! А обмен ударами? Нет, тоже премерзко!
Малыш покосился на ее тонкий профиль. Премерзко! Елене вообще очень многое трудно представить. Вот ребята умчались вперед, а они еле плетутся. А она не может представить, что он должен бросить ее посреди ночи и лететь в "систему". Так они называют свое морское училище. Ее мир так и не стал близок Сергею. Он только немного соприкоснулся с ним. Там были музыка, конкурсы, таланты. Те, кто приходил к Елене по правилу старой дружбы, сразу же отгораживался от него невидимой стеной какого-то неуловимого превосходства. Елена пыталась совместить свою прежнюю компанию и новую, морскую, которую она называла ватагой. Но не получалось. Несовместимым было все. Тонкая, но прочная паутина родительских связей, школы, институтов, многолетних общений, поездок, куда вплетались пляжи Болгарии, имена артистов и журналистов, премьеры и кинофестивали, не смогла вплести в себя грубоватую ткань курсантских будней и праздников, забот и волнений. Не состыковались фразы, диссонансом звучали тональности, неловкость всегда присутствовала, когда они собирались вместе - прежние и новые друзья Елены. Поэтому она их развела. Все молча признали мудрость такого решения, признавая право хозяйки на симпатии по ее выбору и поддерживая видимость общения передачей приветов в другой, не свой, лагерь людей.
Малыш мучительно переживал эту невозможность стать другим, из того мира Елены. Иногда он придумывал себя снисходительным, непринужденным, имеющим право приходить в любой день и час, легко говорить обо всем, как будто бы нагловато, но в тоже время удивительно изящно хозяйничать в этой прекрасной квартире, как это делали те молодые люди, что имели право целовать Елену, требовать ужина, водить ее на премьеры по контрамаркам или су-масшедше дорогим билетам. Но он мог только придумывать. От отчаяния он начал писать стихи. Именно от отчаяния. Где-то же он должен был взлететь!
Они неторопливо шли. Малыш тихонько взглянул на часы. О Господи! Елена остановилась возле сфинкса. Коснулась рукой холодного камня и прищурилась на зябкую, морщинистую от легкого ветра воду. Ломаные огни плавали под высокими набережными, на мосту вспыхивали искры трамвайных дуг. И Малыш вдруг прочел:
В туманах белых и густых
Над разведенными мостами
Я слышу - шепчут о любви
Слегка застывшими губами!
И пусть всегда плывут негромко
Такие мудрые слова,
Там, где над профилем девчонки
Нависла сфинкса голова...
- При чем здесь сфинкс? - рассеяно поинтересовалась Елена. Потом очнулась. - Это ты написал?
- Я! Лена, Лена! Все! Надо бежать.
Малыша охватил ужас. Стихи, конечно, убили все!
- А что-то есть, - тихо сказала Елена. - В последней фразе... Нет, правда, твои стихи?
- Мои! Все! Не могу! Бегу! Позвоню!
Скачать произведение полностью: