В 2002 году исполнилось 30 лет северной жизни автора. Столько же лет он, как и любой северянин, наблюдает за климатом Магадана, находя в его непредсказуемости много забавного. Сокращенный вариант этого юмористического эссе опубликован в последнем номере журнала “Дальний Восток” за 2002 год. Произведение открывает книгу рассказов и фельетонов “Зарубки на темечке”, пока что не опубликованную.
От тюрьмы и сумы,
От зимы не зарекайся.
(Записки экстремеолога)
Из песни слово не выкинешь, особенно если та без слов, а музыка застывшая, так обычно называют архитектуру. Ну, да, улица Портовая в декабре, творение заключенных архитекторов, как и весь наш холодильный холдинг, – Магадан – будто бы выстроена изо льда. В школах наши особо одаренные дети сидят в пальто. Температура 6 градусов тепла. Урок сокращен до получаса. Угля осталось на 20 дней, мазута на два, а танкер сел на мель. Такая музыка. Как заметил поэт, поющий айсберг. Правда, строго говоря, тогда должна слышиться лишь одна шестая часть песни: “Ой! Моррроооззз!”. А вы что выбираете у айсберга – вершки или корешки?
Температуру можно определить, не выходя наружу. Если в кухне низ окна затянут до половины, это минус 20, если все окно, минус 30. Характер рисунка не меняется всю зиму. Например, в прошлом году сохранялась композиция “бычий цепень”. А нынче – пальмы, и я догадываюсь, чем вызвано обращение художника Мороза к размашистым формам: сам ведь отмывал стекла синей жидкостью – нитхинолем, машинально вырисовывая губкой эти невидимые до поры до времени листья. То есть, был соавтором витража. Будь смелей, папуас!
Если идешь быстрым шагом по улице, и в течение получаса заледеневают колени, то это минус двадцать, а выше колен – соответственно ниже градус. Можно нарисовать на бедре шкалу температур. Я уж молчу о легендарных сусуманские холодах, на них никаких бедер не хватит. Подумаешь о них, так в южном морском Магадане сразу дышится легче. Вообще-то на морозе, когда обе бухты Охотского моря закованы, кристаллики льда оседают на деревьях, а не на легких, перестают драть бронхи наждаком. Особенно если бросил курить. А если бросил, тут же тебе навязывают привычку жевать резинку. Жвачка “зимняя свежесть”. А зачем она мне? И без жвачки зима тянется, как резина, не кончается. За тридцать лет зимних месяцев набегает, по меркам средней полосы, на столетие. А из летних магаданских дней невозможно скроить ни одного нормального лета. Иначе говоря, никто и не догадался вместо выслуги лет ввести выслугу зим.
Тут, кстати, одна почтенная магаданка высказалась, что Москва крадет у нас все, в том числе и холода: в метеопрогнозах на всю Россию никогда не звучат наши шестидесятиградусные морозы, зато все брызгали чернильной слюной, когда в Сочи в кои веки выпал снег. Правда, никто не подумал связать снегопад с приездом в южный город магаданских студентов на КВН-овский фестиваль. Это была самая смешная их реприза. Как если бы в разгар колымских, за 60, морозов читать стихотворение из хрестоматии: “Мороз десятиградусный трещит в аллеях парка, а мне-то очень здорово, мне на морозе жарко”. Где-нибудь в Ярославле их “моржи” открывают сезон, когда у нас уже два месяца лежит снег, и ни слова о наших любителях купания в морской воде, самой холодной, поскольку соленая.
Когда впервые приехал в Сусуман, утром выглянул в окно: парит, наверное, оттепель. Ну да, оттепель, отвечают. Если парит, значит, минус пятьдесят. Потеплело. Нечто большее, чем мороз – Оймякон, где градусовые шестидесятники. Он дышит на Магадан антициклонами, где до минус 38 градусов доходит. Оймякон-мякон, не мяконь меня! И гораздо милее циклоны, которые во Владивостоке, на Сахалине, на Камчатке засыпают снегом улицы слоем выше человеческого роста, в Магадан докатываются, ослабев, и теплят воздух влажной теплотой предбанника. Трогают кончиками пальцев, а с другой стороны жесткая хватка антициклона. Есть выбор. Тогда уж лучше циклоны, от них больше пользы, чем вреда. Вот и крещенкие морозы аномально в 2003 году – теплая лыжная пятиградусная пора. Из Берингова моря привет.
В последнее время стало обычным объявлять спонсора прогноза погоды. Отдельно за градусы, отдельно за метры в секунду. Воздух пахнет ванилью. Никак кондитерская фабрика “Красная жара” стала спонсором? Или известный ресторан заказал погоду? А возле него потеряна связка ключей, которую просят занести на вахту телевидения, и найдено два трупа. Зато вежливый вышибала. Вам в табло или в бубен? А может быть, в хлебало? Пожалте с бала.
Как-то это не впечатляет, хотя обещают оттепель. И ведь не боятся, что погоду предсказывают плохую, и негатив на спонсора проливается. Вот если бы спонсором был офшор на Кипре, да бартером, бартером!
На лазерных дисках записаны уже звуки моря, леса, пенье птиц, но я ни разу не слышал музыку снега. Как он визжит под тонким алюминиевым каблуком-шпилькой, поет под полозками детских санок и лыжами магаданки, олимпийской чемпионки, тяжело хрустит под сапогом часового и мягко похрапывает под пимами сторожа на недвижном морозе! Размер ног, разница температур, плотность снега, его свежесть и влажность – все вносит неповторимость в это звучание. А сход лавины, шелест мокрых снежинок, неотличимых порой от звука дождя? На этом диске мне бы хотелось слышать, похожий на небесный гром, звук лопающегося под напором прилива морского льда, ход наледи на колымских ручьях и звук таяния льдин в июне! В январе! И ветер, ветер! А дождь! Град! А капель! Падение сосулек!
Кстати, работа струйного принтера частенько напоминает струи дождя, а когда системный блок напрягается под непосильной задачей, изнутри его, с винчестера, доносится звук, похожий на громыхание железной крыши от падения пригоршней града. Одного магаданского писателя спросили, почему он для своих произведений выбирает дождливую погоду. А кто ж ее выбирает, ответил он. Другой не имеем.
К холоду привыкнуть невозможно, приговаривает мой приятель, ныряя в прорубь в бухте Нагаева. Приписывая эти слова Амундсену, он делает ироническую мину при плохой игре на костно-зубных инструментах. Вот если бы они, те, знаменитости, от Сенкевича до Шпаро, совершив открытия экстремальных мест, где до них люди живут уже пять тысячелетий, поселялись на белом географическом пятне хотя бы лет на двадцать пять, тогда бы вякали о привыкании. Откуда, спросите, столь значимая цифра милениумов, если городу на берегу Охотского моря всего 60? А пытливенькие дети на что? На уптарском карьере вместе с учителем переплюнули академиков, раскопали человеческую стоянку такой древности, каких на мировом Дальнем Востоке больше нет, замечает в скобках экстремал и опять бредит о своем. Может, здесь голые негритянки когда-то бродили? Тогда мы зимний пляж нудистов откроем и посмотрим, как вы запляшете в присядку. Научим любить свободу.
Для начала следует оптимизировать потребление мороженого, которого теперь в городе сколько душеньке угодно. От американского “Блю бани”, которое произносится некоторыми веселыми магаданцами как “Любаня”, до магаданского с американским акцентом “Сибирский суприм”. От этого деликатесного продукта мерзнет желудок и пищевод, и скоро холод неудержимо вползает в остальные органы внутреннего сгорания. Летом, понятно, без проблем – подставляй округлившийся животик под солнышко и грей, но как быть зимой, в холодной квартире? Откуда брать калории, чтобы растопить килограмм сладкой ледяной массы? Из пищи, что ли? Но желудок под самое горло забит непереваримой массой.
На заре туманной юности довелось мне поработать в районной газете, с той поры отчетливо помню инструктаж редактора о зимовке скота: организуя рейд бригады печати, следует первым делом проверить, как поят коров. Если холодной водой, то это подсудное дело. Простынут, какое ж молоко. К тому же, на нагревание воды в желудке буренушки тратят жар собственного тела, что означает, прощай экономное расходование кормов, ведь тепло от переваривания сена обходится гораздо дороже, чем киловатты со станции.
То же самое человек. Сначала согрейся кипяточком до испарины, а уж потом придвигай обед. И оставь в покое лимонад со льдом. Неплохо было бы установить в организме радиатор водяного отопления. Но и чай сгодится, честное слово. Особенно липовый, с медом. Какое, думаете, дерево является символом нашей страны, – березка? Некоторые считают, лиственница, как наиболее стойкая к загниванию, не с головы, как селедка, а с корня. А я думаю, липа. Все обожают липу, я тоже люблю липу, особенно лапшу из липы. Это теплолюбивое дерево растет даже за Полярным кругом. Уши от нее пылают, а от них и сам, как синьор Помидор, наливаешься горячей кровью. Особенно когда обдерут, как липку и заставят мочало жевать.
А еще, как строка в песне, домашний любимец кот, прыгнет на плечи, вывернется, как белка в колесе, притрется к шее, приставит к губам носик, холоднее жидкого азота, и, в ответ на твой горловой простудный звук далеких чаек, сыграет на крохотной гармошечке: “Лямурр-тужур”. Тяжело вздохнет, как маленький человечек, и снова по ледяному полу шастать в погоне за воображаемой мышкой. Зимовка кота – серьезное дело. Может и тебя согреть, только тронь мягкий тепленький животик. Если тот не набит ледяным, из холодильника, минтаем. (Зимовка мухи между рам – это ее личная головная боль).
Мы понимаем четвероногого гурмана. Сами грешны этим делом. Как сказал поэт, долбанина из чира, ту, что ели мы вчера, из оленя строганина – угощенье строгой Нины, друг на друга налегли, селезенку напрягли. Я на улице Портовой твоим взглядом арестован. И, конечно, заспиртован. Наливай покрепче чаю, за себя я отвечаю! Да не хлещи коньяк, ему же больно!
Зато летом на Портовой воздух пахнет портвейном со льдом и портером, вспомни, но не задохнись! Так и хочется назвать ее улицей Портоса.
Некоторые отдают предпочтение химическим источникам тепла – нерпичьему жиру, свиному шпику. Или шпигу, для разнообразия. Можно сочетать горячий кофе и бутерброды с ветчиной, чай с селедкой. Или вот таблетки никотиновой кислоты, от них в жар бросает, как в зерносушилку. Есть еще один подход – гормональный. Чтобы кровь в голову, бес в ребро. Ангел в лопатку. Удается согреться посредством стыда, если он не утерян, ну, если вспоминать, как Лидка с последней парты сказала, что ходит с Олегом, он у мамы не простит денег на мороженое, а водит девушек в кино и угощает холодным шампанским в буфете. Велика роль женского пола в сугреве. Посмотрит, огнем обожжет. Не догнал, так нагрелся, как говорится. А если догнал? Ну, это вам пусть Хичкок опишет!
Мне, говорит герой одного из американских фильмов, очень нравится, как из открытого крана завитками струится вода. Героиня возражает: да, красиво, но немалых долларов стоит. Надо ли удивляться, что через несколько минут расточительный супермен на поверку оказывается сексуальным маньяком, убивающим женщин и сдирающим кожу с лица, чтобы напялить на себя вместо маски. А нам остается только реветь белугой, что Америка – не самая холодная страна, им бы поработать на магаданском материале! Открыть филиал их студии, назвав “Парамамонт”. Какой ужас, когда в канализацию в поселке авиаторов жильцами были сброшены десятки тонн теплой воды из батарей – в надежде, что далее повысится градус! Кстати, есть фильм “Некоторые любят погорячей”, названный нашими прокатчиками “В джазе только девушки”, но… типичное не то, честное слово! Тут бы сериал снять, про Федю Крюгера из короба теплотрассы плюс семь коробов фантази и столько же экстази. Документальные кадры об аварии в Москве тоже повергают в шок. Там трубу прорвало с кипятком в сто двадцать градусов. Пострадали люди. Жалко. Но все равно завидно. У нас температура в трубах вполовину меньше.
Фантастикой кажется бытие наших предков, которые, поработав день на морозе, приходили в натопленную избу, хлебали тарелку-другую горячих жирных щей и блаженствовали. Северяне от рождения, чукчи, додумались выстраивать меховой полог в яранге, где жарко становится от тепла одной лишь горящей свечи. Выход прекрасный, если найдется хотя бы один свечной олигархочек. Неплохо было бы поставить в комнате небольшую ярангу, растянуться на шкурье, а под бок резиновую буржуйку Зину из секс-шопа, с электроподогревом. А если уж по бедности, тут как-то надоумили пластиковые бутылки из-под колы кипятком наполнять и к ногам. Часов пять тепло держат.
Конечно, эти сосуды не без умысла иностранцами внедрены в наш быт: их можно вторично использовать только в мирных целях. “Коктейль Молотова” в случае военных действия в них не нальешь, ведь пластиковая бутылка не разобьется от столкновения с танковой броней. Ну, и удар по бичам, живущим от стеклотары. Сбор нормальных бутылок в прежние времена давал калорий больше, чем вместе взятая гуманитарная помощь. Возможно, здесь кроется и посягательство на менталитет русской нации. В Кремле есть царь-пушка, царь-колокол, что ж, настала, видно, пора по конверсии выставить царь колу. Или повесить на колу. Впрочем, был Кола Бельды. (Увезу тебя я в тундру, помните? В Хабаровске похоронен). А кто-то продолжает помнить и газировку “Колокольчик”. Маленкий братец колы. (Кстати, весна 2002 года опровергла предположения насчет боевого применения пластиковых бутылок. Рыбная мафия Сахалина забросала такими бутылками, наполненными горючей смесью, будто танк, квартиру генерала пограничника, и подожгла фальшфейером. Генерал погиб в японском госпитале от ожогов).
Мой собрат журналист, не утративший умение работать не только языком, но и руками, приклеил герметиком стекла к рамам. Есть такой материал силикон, из которого в Америке ладят бюст порнозвездам. У них даже Силиконовая долина есть. Мне она всегда представляется похожей на нашу Снежную долину, где загорают на весеннем солнце, споря с белизной снега, белокожие наши, сугубо натуральные, красавицы, приобретая вид марсианок. Глянешь на такую, и сразу тянет хлебнуть пива со свежекопченым балыком.
Одна из них как-то раскапывала снег, где, показалось ей, вился парок, держа наготове котлету, чтобы прикормить медведя, если таковой окажется в берлоге. Сопку ту они прозвали Пуп Контрика, имея в виду членкора по гельминтам. Они в этом институте вырастают до размеров небольших змеек и удивляют телезрителей, твердо усвоивших, что на Крайнем Севере ни пресмыкающихся, ни земноводных нет в помине. А муж марсианки интересен тем, что не узнал Владимира Высоцкого в московском ресторане и говорил “два штука пива”.
Кстати, тут радио отвечало на вопросы слушателей. Один вопрос такой: “Могут ли лопнуть силиконовые груди в самолете?” Нет, они выдерживают давление 10 атмосфер. Понятно. А кто мне ответит, как быть ныряльщице с силиконовыми инплантатами? Не нырнешь ведь без гантелей. Впрочем, это не мужская забота.
До Магадана силиконовое новшество докатилось тоже, но в виде строительного клея. Покупаешь тубу, выдавливаешь тонкой сметанной струечкой, через часок застынет, будто грудью амбразуру дзота, заслоняя жилище от ледяного сквозняка. Я тоже так упакуюсь, если до следующей зимы доживу.
Женщины наши – двигатели семейной жизни, смотрят глубже, подсказывают мужьям, откуда ветер дует, собака лает. Ты, мол, подоконник сними. Снимает, в конце концов, и обнаруживается пустота меж панелями, глубокая, уходящая в бездну. Тотчас ее принимается обнюхивать с вздыбившейся шерстью кот. Так вот, стало быть, как мыши проникают в квартиру! В состоянии аффекта забивает туда ночную рубашку, матрас и простыню. И тогда на следующую зиму впервые в квартире настает тепло. И мыши не бегают. Ходят неспеша, по-царски.
Теперь нет в городе ни одного помещения, где можно было бы согреться. Я бы недорогие рестораны пооткрывал, где бы наряду с горячительными напитками, предоставлялись бы теплые отдельные кабинеты. Расслабился, разомлел. Жизнь! Теплая лежанка – кан – китайское изобретение. Кан или пропан. Не сдох, так пропал. Канкан – тоже неплохо. Хлеба и зрелищ! Опять же, горячая президентская линия открылась, говорят, здорово согревает, если дозвонишься. Только не надо горячих точек над i!
Появилось в городе и такое новое развлечение, как зрелище еды. Культурный объект – танцплощадку в парке превратили в базарчик. Хожу по нему, ритмическая тошнота накатывает кругами от торговца кассетами, от его утробной псевдомузыки так хорошо становится, что слеза прошибает. Может быть, лицезрение обильной и разнообразной еды – от колбас и пельменей до сладких соков и фруктов – действует столь горячительным образом? Глазами я наелся, вот и бросило игрой воображения в настоящий жар. Тетки, торгующие – профессора в психологии, в прошлом как минимум старшие экономисты, посмотрит красавица зелеными глазами – долларом подарит. Зачарует и приворожит, купишь раз и еще много-много раз только у нее.
Когда писал эти строки, не знал, а теперь не могу смолчать. Танцкласс поменял свой профиль. Хотели там цирк открыть и зимний стриптиз. Собачьи бои замахнулись устраивать, тоже горячит кровь. Мэр не разрешил. Теперь крытая автостоянка. Машины в тепле заводятся с полуоборота без паяльной лампы. Так вот вытанцовывается. Самба-румба, самбо-карате. И вообще у нас теперь отопительный сезон начинается вместе с театральным. Бенефис начальника Теплосети.
Но вернемся к нашим дубленкам. То есть, баранам. Мерзнешь, весь день в офисе, приходишь домой, – как в трехкамерный холодильник и не можешь согреться под тройным одеялом, в четвертом измерении. Сегодня в результате прогулки убедился, что я старый, некрасивый, капризный, слезливый человек, плохо одетый и неопрятный, без внутренней требовательности к себе и к миру. Семья в отъезде, утешить некому. Закрываешь две комнаты, чтобы отапливать самую маленькую. Включаешь обогрев, пластиковую плиту с вмонтированными в нее невидимыми проводками, и вместе с теплом приходит угрызение совести, что слишком все это дорого. 250 в месяц просаживаешь на энергию. Сколько можно было бы на эти деньги горячительного купить! Сугрев и кайф одновременно. И что характерно, если покупать водку местных производителей, то здорово поддержишь бюджет, лишний центнер угля купят на твои личные сбережения. Лучше бы уж тогда наладить производство крэка в пользу бюджета, подсказывает одна сомнительная фигура из группы риска. Шутка! Ну, за такую шутку иди-ка, ты, сам знаешь, куда – в Колумбию!
Может быть, нам стоит забыть о тепле? Чем богаты, тем и рады. Устроить культ снега и льда? Странно, что никто из магаданцев не додумался давать нашим долгим зимам имена, как поэт Давид Самойлов: “У зим бывают имена. Одна из них звалась Наталья. И было в ней мерцанье, тайна, и холод, и голубизна...” Вон японцы величают свои тайфуны как женщин. И это правильно. А мы что же, разве не гордимся женщинами и снегом, нашим достоянием? Ни одной зимы не бывает в Магадане без двух, а то и четырех крупных метелей. Ветер дует такой, что срывает шапки с голов, прямо в руки злоумышленников, куски шифера с крыши, а одну немолодую женщину утянуло под грейдер, и она погибла.
У Татьяны был аквариум на 300 литров. Рыбки, чуя такой простор, вырастали с ладонь. В холодную зиму, когда город был на грани кризиса, они жались к обогревателю. Воду грели в чайнике и лили в аквариум. Но не спасли.
Крокодил в зоомагазине сильно мерз, буквально прижимался к калориферу, а большие американские тараканы облепляли самого крокодила, насыщаясь его живым теплом. Он их ловил, клацая своими мощными челюстями. Тараканы тоже были выставлены на продажу. Якобы от них большая польза, они изгоняют из квартир рыжих местных тараканов.
На морозе хорошо книгами на базаре торговать. Если есть клопы, они вымерзают. Вот пьеса Маяковского “Клоп”. А кто это из нее выползает, красненький? Кстати, для продолжения темы, надо и про шмотки сказать. Какие-то вошки погибают, покраснев, как вареные крабы, а кто-то из них моржует, закаляется, вместе с хозяевами, бичами.
До сих пор старожилы помнят случай, когда заплутали в пригородной зоне лыжники, и молодой человек замерз, спасая девушек. Один романтик ушел на охоту, в зеленую зону Магадана. Хватились, нет человека. Посмотрели по данным, молодой. А ему за 50, два инфаркта. Третий в лесу настиг. А сколькие не смогли, обессилев, без штопора раскупорить бутылку особой московской, вскрыть железными зубами консервную банку! Немало жизней унесли во время оттепели гибельные лавины! Даже три тонны мокрого снега валят человека с ног и обволакивают непроницаемой для дыхания массой. А тут десятки тысяч тонн. Иногда специально обученные люди сбивают снежные навесы из орудий, да где столько напасешься снарядов! Не надо лавины, хватит и половины. Между нами: нам не надо и цунами!
Кстати, о японцах. А ведь мой дом на Ленина как раз строили пленные второй мировой войны. Сейчас скажи кому, так международного скандала не избежать. Такие щели, такое некасание стекла с оконным переплетом! Где же ваше хваленое японское качество? Жаль, я не борец за права человека, а то бы подал иск в международный суд на возмещение морально-материального ущерба. И в международный трибунал по защите прав животных. Кот в поисках тепленького местечка прыгает на телевизор “Шарп”, потом на видеоплеер “Панасоник”. Слов нет, любит передачи Затевахина смотреть, особенно про птичек, но не одобряет, что телик только светит, ничуть не грея. А делали бы японцы электронику в северном исполнении, не пришлось бы включать их тепловой вентилятор “Электу”.
Очевидное не видят, а ведь наладились приезжать в Магадан, к могилам умерших в плену сотоварищей, совершать над ними обряды. Один деятель по-русски довольно сносно изъясняется. Подарил бывшему (не скажу, кому) автомобиль высокой проходимости. А ведь этот господин не жил в доме, построенном японцами. Обретался в новом, где мусоропровод. Нет, вовсе не переодетая милиция. Обычный мусоропровод, а черви в нем завелись не простые, чемпионские, до третьего этажа по стенам доползали. Возможно, какой-нибудь экзотической рыбалкой увлекался. Сейчас-то он в столице, а там батареи – не притронься, с открытыми окнами спят. Он все говорил о градообразующей отрасли, ни разу не упомянув о главном – тучах, именно из них и падает, крайне редко, град.
Наши строители, не пленные, хорошо оплаченные, старались, быстро делали, завоевывали знамена в соревновании, премии, ордена, а стены такие тонкие получались, что снежная пыль пронзает их насквозь, как марлю, кровля почти в два раза тоньше положенного, дождь на третий год просачивается беспрепятственно до первого этажа. Конечно, у японцев окна и стены из бумаги, но там и зима, небось, один день длится, икебана мать, япона отец. Да и ихняя рисовая бумага и впрямь все стерпит!
Не думайте только, что я как тот веселый старик, который в честь юбилея победы над Японией порубал шашкой в лапшу телевизор “Шарп”, видеомагнитофон “Хитачи” и автомобиль “Тойоту”. В юности я даже любил своеобразную поэзию японских трехстиший и пытался им подражать: “Черной лапой кошка трогала тишину. Следов беззвучная дорожка к утру застыла на снегу”. В названии денежной единицы йены мне до сих пор слышится отдаленная йенка-ленка, танец такой модный, когда берешь девушку за талию сзади. И до сих пор не могу отделаться от ощущения, что театр теней “Кабуки” и месторождение золота “Кубака” имеют таинственную, не только на уровне созвучий, связь. У них там все действие в масках происходит. Так это и у всех нас входит в привычку. И бандиты, и спецназ, не говоря о лыжниках и передачах телевидения. Наденет маску и смело шпарит, невзирая на лица, компру выдает. Только глаза сверкают. Ансамбль чукотский выступает без масок, но всегда в перчатках, точнее, рукавицах. Почему, спрашивает любопытный юный зритель и тут же сам себе отвечает, мол, чтобы отпечатков пальцев не оставлять.
Есть питательные маски из ромашки, огурцов и разнообразных ягод, к которым прибегают наши красавицы для захвата пожизненных заложников. А то мода пошла наносить мокрую глину на тело и лицо, а когда засохнет, сшелушивать, якобы омолаживая кожу. По крайней мере, образное название косметики “штукатурка” приобретает и прямой смысл. И вообще некоторые альтернативные умники считают, что и Лермонтов свой “Маскарад” написал не без влияния театра масок, не говоря уже о скульпторе Эрнсте Неизвестном с его многотонной “Маской скорби” – памятником эпохи, в ногу с которой следовало шагать таким образом, что шаг влево или вправо считался побегом.
Я, когда только поселился в Магадане, распадок на Марчеканской сопке называл на японский манер садом камней, ну в чей-то огород, за пазуху. Покрытые лишайником, они болели или цвели, вдохновляя. О, Дальний Восток, эстетика мха и булыжника, возлюби своего ближнего! На берегу ручья мы в компании с Иваном Дмитричем жгли костерок и варили бульон, заправляя иван-чаем. Узнавал азы. Кедровый стланик, оказывается, нельзя пересаживать в иную почву, не приживется, это тебе не имплантация сердца! Лосось стремится на плавниках любви глотнуть хрустальной воды из родной речки! Оставить потомство и умереть, закрыв грудью невидимую амбразуру. По берегам любой нерестовой речки осенью белеют длинные рыбьи тела, издали похожие на городошные биты. Такая, брат, любовь летальная! И нечего огород городить! А медведям раздолье.
Осень, это когда дорогу тебе пересекает женщина с полными ведрами. Брусники. Хвоя лиственниц в конце сентября напоминает ежика, неудасно покрасившегоя хной.
Но люди низменно неизменны. Демократия их не облагородила. В смутные помойные времена повадились некие горячие ребята снимать с теплотрасс листовой алюминий и тащить в утиль. В морском порту обосновалась фирмочка, которая выдает темным личностям вознаграждение черным налом и везет цветной металлолом в Страну восходящего солнца. Черный лом тоже, чугунные крышки от люков, батареи отопления снимают наши сообразительные земляки, мол, все равно не топят! Против такого лома тоже нет приема. Кроме пунктов приема.
У нас в подъезде была одна батарея, когда лопнула, ее тоже сняли, а новую не поставили. Ну и что! Все равно весь город у нас толпится, покурить забегает. Я им однажды чуть не сказанул: постреливают, мол. Пугнуть хотел. По счастью, сдержался. Поднялся к себе, сел за свой любимый гороховый суп. Вдруг в окно кто-то горохом сыпнул: тр-ррр. Спустя несколько секунд еще два раза тр-ррр. Вот, думаю, умельцы, какие! Наверное, из трубочек пуляют, как бывало в детстве, очередями. В окно выглянуть лень. Только вечером узнаю, что во дворе была перестрелка, и двое на джипах ранены. Братаноубийственная война. Милиция прибыла на место происшествия, а гильзы уже пацаны приватизировали. Следы на сувениры растащили. Подрастает смена. Тут уж не до джипу, быть бы живу!
Ах, эти джипы, сев за его руль, человек думает, что нет непроходимых дорог, и мчится по льду бухты Гертнера, наслаждаясь ужасом и восторгом своей жены, сына и соседки. Лед тонковат, сточные воды сделали свое дело. Зима теплее обычного. Джип ломает лед и опускается на дно, на глубину шесть метров. Не скоро, но все-таки погибших находят. И рядом автомобиль отечественного производства, уазик, исчезновение которого не отложилось ни у знакомых, ни близких. Много еще у нас непознаваемого в Магадане.
Весна милениума, июнь. Бухта Гертнера забита льдом под самое горло. Но не сплошным, ломанным. В службу спасения один за другим звонят обеспокоенные горожане, благо, и до Магадана докатились мобильники, мол, человек на льдине. Спасать надо. А что спасать, выясняется, это рыбак, бухту переходит, в поисках клевого места! Не первый раз, кстати. Он как-то в колодец спустился, чистить, так его тоже спасали.
Несколько лет подряд в новогоднюю ночь к нам скребется, поскуливая, какая-то незнакомка. Робко звонит в дверь и воркует нечто нечленораздельное. То ли принца зовет, то ли слесаря. Бдительность и опасение за недостаточно вылизанный вид квартиры мешает ее впустить. Утром одна и та же картина, с маленькими вариациями: или обгорела дверь соседней квартиры, или стена расписана. Ну, описана, точнее. А красивая молодая женщина в дорогой итальянской дубленке, благоухающая перегаром дорогого вина и духов, спит на площадке, подложив пачку газет, излишек которых мы выкладываем за пределы квартиры. Вдруг, ни слова не говоря, просияв лицом, как от космического позыва, поднимается и уходит, надолго оставляя дорогие чарующие ароматы и необъяснимое ощущение параллельности мира.
Соседка как-то проговорилась, что марсианка вообще-то приходит к бывшему миллиардеру из соседнего подъезда, некоторое время он держал руку на пульсе, но не на том, и у него еще коротенькое мужское слово на двери начертано. Жаль узнавать столь огорошивающие подробности, лишаться маленькой тайны. Жена, конечно, не скажет, но в ее молчании угадывался намек: к тебе или к сыну? И это тешило бы мое самолюбие, а теперь вот сплошная тоска. Соседка периодически навещает нас, чтобы перехватить одну-другую денежку, чтобы отдать вечером. А теперь они с мужем в третий раз продают квартиру и уезжают, так и не завершив начатый десять лет назад ремонт. Кто же будет деньги занимать? Горячую десятку или сразу сотню юных бойцов? И куда денут пса Чипа, который всегда просит меня позвонить в соседскую дверь, возвращаясь с прогулки, но не упустит случая жестоко облаять в присутствии хозяина или хозяйки, чтобы показать свое рвение, доказав, что не зря грызет кость, которую презентовала моя жена?
А вы мне про Японию. У них там, в Стране восходящего солнца, вместо собак томагочи, поскольку тесно живут, ни территории, ни ресурсов. Ни стащить, ни слямзить, рогом упирайся, вкалывай до потери пульса. Вот народ, ловко устроились с национальной идеей. От этой безвыходности и страна богатая. Так любит приговаривать магаданский фермер, веселый человек Григорий. Вообще-то он хохмочками буквально напичкан. Этот заяц, говорит, свежий? Свежий, еще утром мышь поймал, а хочешь увидеть свой портрет? И свиную голову показывает – для холодца. Собирается написать книгу о магаданских красавицах. Как они без модных косметических средств, национальной русской кухней поддерживают бодрость кожи, стройность стана и веселость нрава.
И еще он в Японии мечтает поработать. Дочку уже заслал, студентку, а сам надеется общий язык найти с землей, мол, если по честному, то она и без слов поймет, никогда не обманет, если с ней в наперстки не играть. И еще он собирается допытаться, как будет по-японски “Один с сошкой, семеро с ложкой”. Ведь палочками едят. Артистично всплескивает руками и заваливается на бок, и, поскольку этот разговор происходит на лестнице административного здания, скатывается на один пролет. Отряхивается, улыбается, ничуть не ушибся, поскольку места надо знать, на какие падать.
Кстати, опять о Востоке. Вернемся к нашим баранам и их новым воротам. Последний год Тигра в этом столетии открылся десятым снегопадом, таким обильным, что за раз выпала полуторамесячная норма осадков. Работы дорожникам до середины февраля. В оные времена на снегоуборку привлекалось множество сторонней техники, людей, прямо как в колхозе, когда всем миром картошку убирали, засыпали в закрома Родины, и 60 процентов ее сгнивало сразу, а тридцать чуть позже. Теперь сами управляются. В завершение снегострады в конце февраля выламывают на тротуаре до асфальта полуметровый утрамбованный слой. Приготовленные к дальнейшей транспортировке в пойму Магаданки, снежные блоки лежат, напоминая свиное сало с прослойками – сибирский наркотик. Только свинья эта должна быть величиной с дом. Белая прослойка – след снегопада, темная – бесснежный. Всего по пяти. Ну и невольно, господи, пронеси, всплывает в подмороженном мозгу свинка, болезнь такая, в ней переохлаждение играет немалую роль.
Мой просвещенный сын открыл для себя сало, вначале с бананами, а потом и просто с чесноком: оно, говорит, сил придает, не хуже американских амфетаминов. Определенную роль сыграло его общение с канадцами, которые сплошь украинского происхождения. Они приехали, чтобы помочь нашим не умереть с голоду рядом с крупнейшим в мире месторождением серебра.
Однажды во время уборки снега в парке на свежую горку, выше второго этажа, забрались мальчишки. Отрыли себе пещерку, залезли в нее, а тут как раз грейдер! Запаковал бедолаг так, что двое суток пришлось куковать, пока родители не ринулись по следу, подняв всех на уши. Ребята, между прочим, из испытания вышли без потерь, только проголодались, как волчата. Им пирожных принесли, конфет, а они, мол, дайте хлебушка!
Иногда в Магадане случается обнуление погоды, с оттепелью начинается новый счет игры стихий с человеком. Все дороги покрываются мылом, как загнанные лошади, воздух пахнет свеженамыленной веревкой, и машины, в основном японские, прозванные мыльницами, скользят, как коровы на льду и тормозят, хватаясь радиатором за воздух, как рыбы. Навстречу им глыбы льда и снега, лишь отдаленно напоминающие автомобили. В голове четыреста тактов тишины, затем мучительные тысяческрипичные Паганини и дивизии барабанов, только беззвучные – как в немом фильме, звенящая глухонемота. И мысли тоже скользят, не в силах зацепиться хоть за что-то. Разговор глухонемого со слепоглухонемым
Случаются и как бы малоснежные зимы, в год Кролика с тремя девятками голая земля хрустит на зубах, потрескивает мороз по коже, и одна надежда, что снегопады возьмут свое, хотя бы и в мае. Но и в феврале немного накапало. А то пить нечего будет горожанам, и водохранилище Колымской ГЭС мельче обычного. А то до Рождества черная земля, в 2003-м.
Жизнь заставляет свободу любить, уважать то, что ранее было не ценимо, чего было выше горла, а теперь кот наплакал, а Москва нашим слезам, превращенным в гель, не верит, трансферт дает на север, но Кавказа. Раньше вода горячая летом была. Чтобы отмыть тарелку, ведро кипятка каюсь, тратил. Потом, в пору ее временного отсутствия, нагревал в тазике, чтобы одним махом привести в порядок гору посуды. Тогда еще не было в обиходе моющих жидкостей, которые при любой температуре работают. Берешь капельку и трешь резиновой губкой, ополаскиваешь – как поцелуй в губы! Прелесть! Стирка тоже упрощается с внедрением химии, а машина с автоматическим режимом производит нагрев до нужного градуса, полощет, берешь в руки, и свежесть растекается на всю квартиру.
Как отмываться самому? Выливаешь в таз чайник кипятку, разбавляешь холодным, мылишься губкой с головы до ног. Отмокаешь. Обрабатываешь голову. Можешь сполоснуться, обтереться салфеткой, но не обязательно. Так и тянет добавить что-нибудь вроде “Перец и соль по вкусу”. Теперь и зимой-то в ванну некоторые с погляду погружаются. Отвыкли. Один ученый земляк скончался от сердечной недостаточности, когда принимал ванну. Теперь не с кем невзначай встретиться в книжном магазине, душевно поинтересоваться творческими прожектами и мечтами о инкогнитовой мерзлой земле, где еще не ступала нога доктора географических наук, напичканной морожеными мамонтами. Мамонтенку Диме он имя дал!
Магадан не только свободу любить научит, но и заставляет вызубрить школьный курс физики, все про гигакалории, киловатты, и навскидку знать, сколько лошадиных сил и литров спирта и тонн баксов заключается в тонне угля. Некоторые пытаются угадать, когда весной отключат горячую воду и радуются каждому продленному дню. А ведь на самом деле никакой мистики: если Колымская ГЭС отряхнулась ото льда и готова заработать в полную силу, то и ТЭЦ в городе можно ставить на прикол. В городе, на берегу Нагаевской бухты тоже бывает жара, за 30 лет наблюдений наберется дней десять, когда окружающие сопки как бы выстраиваются перед изумленным взором друг за другом в легкой дымке, пейзаж становится многомерным, с передним, средним и дальними планами, и словно двухэтажным. Если быстро ехать на машине с закрытыми стеклами, можно вообразить, что ты в Крыму. А если добраться до соленого озера, на пути к Армани, то можно искупаться, не будучи моржом. Озеро это в непосредственной близости от моря, вот соленая вода и проникает в него, а солнце нагревает.
И тогда не раз, во всяком случае, более одного раза, испытаешь счастье от магаданского климата, ведь как бы ни припекало солнце, как бы ни мучила жажда, если нашел на морском пляже поутру местечко, защищенное от ветра, прожарился до изнеможения, до теплового удара, стоит войти в тень какого-нибудь дома, и ледяная прохлада оживит, омоет лицо, руки и спину. Охладит и успокоит. Глянешь на яркое, летнее небо, и из него на тебя нацелятся подслеповатые глаза зимы. Ведь в Магадане на самом деле никогда не прогревается ни земля, ни воздух в тени.
Тот, кто любит гулять по центру, в районе театра, обозревая сопки, где стоит радиоантенна и кривой клык – памятник замученным в сталинских застенках, в конце мая не раз становится жертвой оптического обмана. На сопках еще сохраняются пятна снега, а облака над ними расположены так плотно и убедительно, что невольно думаешь, они укрывают вершины четырехкилометровых гор. Этакий рисованный задник для любительского спектакля. И опять не можешь отделаться от впечатления, что ты не на Колыме, а где-нибудь в Катманду, и сам ты дитя Кавказа, внук Памира, пущенный по миру. Тет-а-тет Алитет, сошлись два менталитета. Весь день хмурое небо, к вечеру солнце начитает греть, и тут тончайший дождь. Океан перелетает воздушно-капельным путем.
Есть у нас слепой дождь, но и не только. Слепой снег и морось, сквозь нее солнце, как сквозь воду. Подслеповатый град и близорукий туман. С утра и с вечера, а то и на весь день. Может быть, именно в Магадане ярче всего проявляется понятие “слепая стихия”. Будто бы она нуждается в поводыре.
Ну и что! На душе и в теле легкость, не надо набиваться пищей, вплоть до слепой кишки, чтобы отогревать живую массу, и сразу дешевеет сахар, туалетная бумага, не говоря уже о рыбе – прекрасной камбале, корюшке, а то и просто-таки царской кумже. Падает цена на зеленый лук, огурцы и помидоры – гордость теплиц прозрачного поселка Стекольный.
Зеленый мир у нас особый, что ни растение, то лекарство, будь то одуванчик, кипрей, иначе иван-чай, сиреневые нескончаемые плантации вдоль дорог, радость чайника, крапива, пион. И даже цикута, чтобы отбросить коньки. Коноплю в теплице один наркоман выращивал. Была, говорят, одна елочка. Не уберегли. И дубок морозоустойчивый. Один бывший милиционер у себя на огороде три лета лопух корчевал. Оказалось, ревень, теперь варенье варит. А из мокреца, хорошенько наперчив, готовит начинку для вегетарианских чебуреков. Побеги стланика настаивает на водке и пьет, чтобы хорошо бегать. Нутряной дезодорант и прижизненный мумификатор. Вон кедровки от поедания шишек приобретают полную нетленность. В них, говорят охотники, пуля увязает.
Зимой и летом одним цветом кедровый стланик. Осенью тянет ветви с шишками к солнцу, чтобы дозревали. А кедровки тут как тут. Пируют. Ну и свинячат, не дай Бог. Чешуйки шишек разбросаны повсюду, что вызывает порицание моей жены.
Если у тебя еще целы зубы, присоединяйся, пощелкай орешек. Вкус ядрышек совсем как у сибирского кедра, только орешки мельче и требуют особой сноровки. Зато к снегу стланик опускает свои лапы, не от бессилья, а чтобы накрыло снегом до жгучих морозов. Тогда уцелевшие шишки становятся добычей мышек.
Кедровый стланик – артист, охотно исполняет роль новогодней елки, кордебалетом. Поэтому и в другие времена года, встретившись в тайге, вдруг напомнит тебе праздник детства, почудится, что пахнет мандаринами, и во рту вкус брусничного ситро, от которого газ долго бьет в ноздри.
Картофель у нас имеет взрывную жизненную силу, если его перевезти на материк и посадить, то все рекорды бьет по скорости роста. Думаю, что если бы исхитриться вырастить здесь лимоны, то из них бы вышли настоящие лимонки, не говоря уж о гранатах. Нетерпеливые дети, мало сведущие в ботанике, начинают подкапывать картошку в праздник проводов белых ночей – в конце июня. На кусте ничего нет, а редиской величиной с горошину можно поживиться, с огородов, которые устраивают у себя жители первых этажей. На улице Наровчатова, возле магазина “Ирина”, там еще на тротуаре написано “Ирина, я тебя люблю!” Думаю, все Ирины города должны в этом месте замедлять шаг и размышлять, кто бы это мог быть. Не я, честно!
Недавно появилась в городе амброзия – опасный сорняк, достигающий трех метров высоты и напрочь забивающий кукурузу. Вместе с гуманитарной помощью завезли из жаркой страны. Конечно, некоторые в панику ударились, а рисковые магаданцы даже рады. Пусть растет, кукурузу не забьет, ее в Магадане и в хрущевские времена не удавалось разводить, а сорняк – что ж, кому-то он плох, а по нашим понятиям, пусть хоть пятиметровый, нам зеленая масса не лишняя.
У нас в теплице виноград разводили. Одна женщина ананас выпестовала, а другая в детском садике с кофейного дерева снимала по два килограмма кофейных зерен. Один предприниматель вот уже несколько лет вынашивает мысль выращивать на продажу в арендованном подвале шампиньоны. Поскольку с навозом в городе туговато, планирует питать грибы картоном, гофротарой, которой у нас избыток. Не будет ли продукт ядовитым? Нет, говорит, разве что марганца чуть больше допустимой нормы, а так полный ажур. А марганец – он благотворный эффект дает, от него витамин С накапливается в организме. Так что светит нам экзотика: с картошечкой фри грибочки гофре, напоминающие трубку противогаза.
Конечно, инициативу гасить нельзя, только зачем грибы выращивать, если их вдоволь можно заготовить на окрестных сопках, карабкаясь по огромным каменным блокам, заодно собирать и бруснику, своеобразный грибно-ягодный альпинизм – такого спорта больше нет нигде. Где растительность погуще, встретишь бледные поганки, прозванные моим маленьким сыном грибы-стервятники, вздрогнешь. Но бывают и подарки за примерное поведение – настоящие боровики, белые грибы, как белое братство. Кстати, на том изгибе арманской трассы, где я всегда собираю, недавно открыли повышенную радиацию, мол, и вода, поэтому не замерзает. Но это, я вам скажу, на мнительных людей рассчитано. Они и в книжный магазин “Луч” не решаются заходить, чтобы не подцепить лучевую болезнь.
В начале XXI века у нас люди отравились грибами, съедобными, между прочим. Просто держали их два дня в пластиковом пакете. Ума нет. Все равно, что напялить на собственную тыкву пакет, как это делают токсики.
О наших ягодах нужна особая кисло-сладкая поэма. Однажды в конце лета позвонили в дверь, незнакомец попросил ложку: собрал ведро ранней голубики и торгует на углу у “Полярного”, берут стаканами только так, а насыпать в кулек из ведра неудобно. Вечером, мол, отдам. Поборов в себе нечто, выдаю ложку, весь день жду ее возвращения, как старшеклассницу дочку с курсов менеджмента. Вечером спускаюсь на угол. Мужика нет в помине. Жена узнает о моем нестандартном решении и начинает проворачивать меня на фарш. Ей эта ложка бесценна как память, первая наша семейная покупка. Теперь вот приходится думать, что “ложка” – от слова “лох”.
В подробностях вспоминается и магазин в Снежной долине, где мы совершили такую удачную покупку. Правда, некстати вплетается другое воспоминание, гораздо более свежее, времен лимитов на водку. Отоварив четыре талона, поставил я бутылки в сумку, потянул с прилавка, она за что-то там зацепилась, звяк, и раздался трагический звук буль-буль! Бутылка опустела, наполнив магазин характерным запахом большого бухла. У меня было такое чувство, что в грудь всадили широкий острый нож, и кровь уходит широкими толчками, холодя руки и ноги. Еле пережил. А ведь надо еще за руль садиться. В салоне запах от сумки. Жена не проронила ни слова. А до того корила за что-то, не помню. Всегда что-то сломается и разобьется, когда ссора. Или собака укусит. Она бросается на тебя, но это только кажется. Она бросается на те виртуальные наросты, которые образуются от неправильного поведения, объяснила мне одна милая дама, которая считает, что Россию-мать спасет не безопасный секс, а стыдливость и чистота, сохраняемая русскими некурящими и непьющими женщинами, как эталон.
Проходит неделя моего пребывания в шкуре Шерлока Холмса. Вдруг пронзает интуиция, обнаруживаю на углу магазина “Полярный” мою ложку – в руке того самого лесного незнакомца, торгующего дарами сопок. Вам сколько? Мне ложку. Я стаканами торгую! Когда вернете ложку? От недоумения он превращается в соляной столб. Ах, ложку! Вечером занесу. Медленным шагом, в буре разнообразных чувств, даю человеку еще один шанс, удаляюсь домой, живо вспоминая первые приобретения в Магадане и знакомство с речкой в Лисьем распадке, каких по Колыме и Чукотке якобы течет 550 тысяч, общей длиной миллион километров, водопад на полуострове Кони высотой 60 метров, на 9 выше Ниагарского, молодых и бывалых друзей, красивую девчонку, когда-то вскружившую мне голову, все такую же тонкую умом и речью, любимицу старушек, они обожают переходить с ней дорогу и продавщиц, с их ценными советами по части вкусненького.
Мечты и грезы прерывает звонок в дверь, за ней сияние золотых зубов, многозначительные вращения глаз, мычание, цоканье, и реликвия, столовая ложка, возвращается домой. Как все-таки бывает хорошо на душе не думать о людях плохо! Ты хоть ее прокипятил? В наше время хоть СПИДа не было, ворчит моя любимая, и в ее голосе чудится мне мелодия Эдварда Грига. Правда, не знаю, какая именно, я Чайковского люблю. Да-а, песня Сольвейг. А ложка отшлифована, сияет, как серебряная. Кроме того, говорю ей, мы все проверены на ВИЧ – АндрееВИЧ, ИваноВИЧ, ПетроВИЧ, СидороВИЧ и так далее!
Какой магаданец не любит цветы, особенно кактусы. Говорят, один земеля, не потерявший способность к нестандартному мышлению, собрал их два ведра и употребил. Очень уж ему захотелось в связи с расширяющимися международными связями мексиканской соленой водки текилы дерябнуть, а ее как раз из кактусов производят. Ну и поставил бражку, добавив для колорита репья и осота, выдоил на аппаратике первачок. Ничего, говорит, крепенько забирает, если морскими ежами зажевывать.
У тети Клавы один кактусенок, как Илья Муромец, рос 33 года и однажды в июле на три часа расцвел пышным ароматным цветком, от которого сладко слипались глаза и томно кружилась голова. Вся контора была очарована этим чудом природы. Даже сбросились на радостях.
Тетя Клава стала героиней полудня, как символ и апофеоз пафоса и драматизма северного бесконечного вознагражденного терпения. И тут непосредственному отцу-начальнику вдруг пришло в голову, сколько же ей лет. И почему она не умеет работать на компьютере и не знает английского языка. Припомнилось кстати, что однажды она интерпретировала слово “креномер” как “хренометр”, а когда объяснили, что на крайний случай возможен “хронометр”, не сдержалась и выдала, что она думает по поводу “курвиметра”, что ее так даже муж не называл, а он известный сквернослов и Донжуан.
Вскоре об этом интересе начальника узнала и сама Клава. Возмутилась и ушла. Цветы хотела с собой забрать, да одумалась, пусть, мол, без меня попляшут. А они без нее еще лучше, еще краше разботвились. Прям черти что, никакой морали из этой истории. Пришла новая секретарша, Леночка, на компьютере тоже не умеет, в английском ни в зуб ногой. С цветами не любит иметь дело по причине тяжелой руки. Посетителя отшивает запросто с перегибом. На грани фола. Один от изумления едва не потерял челюсть. Зато молодая, симпатичная. Кровь с молоком и капелькой кофе. Все довольны. Особенно не первой молодости контингент. Она, быть может, напоминает им эдельвейс на круче, что над берегом бухты Гертнера, хоть близко, а без альпенштока – руки коротки достать. Да и со снаряжением костей не соберешь. Кстати, у нее папа родом с Кавказа!
К весне в Магадане выпукло проступает парниковый эффект, но не делает нас тепличными растениями. Многие предпочитают произрастать в открытом грунте, а ложиться на грунт – одно из любимейших занятий. Заядлый рыбак- подледник час за часом стоит по колено в ледяной воде, отгибая сапоги доверху. Лед бухты растаял сверху, и он должен всплыть, но законы природы здесь имеют свои особенности. Всплыть всей массой он не может, а дробления на ледяные поля не произошло из-за тихой погоды. Жди шторма. Черный, как чугун, но с белыми щеками и шеей, рыбак приходит домой, кладет улов в заоконный холодильник и заваливается спать, намериваясь встать пораньше и принять перед работой душ. Не тут то было, воды нет. А он моется холодной! Ходя бы до пояса. Да! А где до пояса, там и ниже. Потом греет в электрочайнике воду для кофе и моет голову.
Магаданская весна – промежуточное и растяжимое понятие, апрельские ручьи стремительно перетекают в майские. И это полное сумасшествие. Выражение “лед тронулся” воспринимается именно таким образом. Как, и он тоже? Снег сошел. С ума? Снег лег – так и хочется сказать костьми. Пленительно и завораживающе движение талой воды. Шапка снега на заборе набухла, из нее торчит сосулька. А по ней пульсирует струйка воды, искрясь на солнце. От нее невозможно оторвать взгляд. В ней что-то живое, как вскрытый кровеносный сосудик. По ледяным плитам на проезжей части нитяные протечки талой воды, причудливо изогнулись, подобно руслам речки, если обозревать ее с вертолета. Скоро проточит до асфальта, потом расширит русло.
Хочется вывести на чистую воду грязную. Деньги – это вода, а живые деньги – живая вода. Так же, как твердая валюта – вода твердая, то есть лед. Для жителя чукотского города Анадыря лед – это часть питания. Один чукотский журналист привез себе из Хабаровска невесту. Утром хотел чаем напоить, пошел взять с завалинки лед, там все хранят запасы питьевого льда, а кто-то украл его. Лучше б деньги сперли, подосадовал Май, так звали этого человека. Прошло уж почти полвека, а вдова, бывшая фронтовичка, помнит тот день, медовый, ледовый месяц май. Ей помнится также книга по пчеловодству в местном книжном магазине и обложки для месячных трамвайных билетов, – самые, быть может, фантастические вещи в ее жизни. Помнит, как просила, станцуй, Май, танец “распиловка дров”. Да, что-то ноги болят. Лучше ты спой “вьется в тесной печурке огонь”. Не могу, голос сел.
На Капрановском перевале, в центре Колымы, в апреле 2002-го, скопилось 50 машин. Метель не пускает. 19-летняя роженица не добралась до больницы. На счастье, в караване оказался врач, принял девочку. Назвали Яна. Есть такая река в Ольском районе. А мама малютки родилась в самолете. Тогда чуть ли не модой стало в полете рожать. И кто-то веселый пустил из уст в уста рекламу: “Рожайте самолетами Аэрофлота” и такую мульку, мол, таким, рожденным в небе, выписывали пожизненный проездной билет.
А вот апрель 2002-го. Глядите-ка, обращает мое внимание милая женщина, хохлатые синицы появились. Это не оптический обман, они крупнее, чем вы привыкли видеть. Значит, весна. Питаются почками, семенами лиственниц. Благодарю незнакомку. А то ведь только воробьев знал. Так у нас и воробьев, оказывается, два вида: городские и полевые. У одного из них, а какого, это сразу вылетает из головы, на грудке черное пятно.
Радуется приходу весны и магаданский писатель-натуралист. Его пригласили выступить в детскую библиотеку. Порассказав о своих походах в тайгу, возвращается домой в автобусе, в хорошем расположении духа, даже музычка в ушах звенит. По улице идет, она сопровождает. Та же самая. По лестнице поднимается, она пиликает, не отстает. Домой пришел, она уж тут. Думает, уж не погнал ли гусей в Лапландию? И только тогда догадался, в чем дело, когда достал из портфеля подаренную музыкальную открытку на пьезокристалле, которая наигрывает одну фразу из “Турецкого марша” Моцарта. Порадовался за себя, что не сошел с рельсов, и стал подпевать: “Чижик-пыжик, где ты был?”.
Первого мая 2000 года, впервые за мою бытность в Магадане падал не снег, а дождь. Не мела метель. Поделился этим наблюдением со старожилами. Говорят, в 74-м в плащах шли на демонстрацию. Не помню. Странно. А ведь в эти дни моему младенцу сыну исполнялась неделя. То лето было теплым, как никогда, но не для меня, живущего еще понятиями материка. Стоило только начать. Говорят, повышенная солнечная активность, а нам-то небо-2000 кажется твердью, но не хрустальным, а войлочным, холодина такая, как осенью, и деревья будто бы распустились сразу желтыми. Так и тянет пословицу на магаданский лад переиначить: июль, цыган шубу продал. Казмич говорит, картофеля по два центнера с гектара уже не добираем. Политолог Ольга продала дачу, ее осенние выборы прокормят.
А лето нового тысячелетия задержалось на сорок дней, в результате комары разных сроков рождения появились все вместе и напали на человеческий материал разом, и так до самого Ильина дня. Потом настала пора микроскопическим москитам, производящим наибольшие разрушения на коже. Появились также многочисленные жучки усачи, или их еще называю древоточцы. Знатоки моментально разнесли слух о том, что их завезли китайцы вместе со своими товарами, как и чесотку с пуховиками, которые уже почти вышли из моды. Один биолог по телевизору растолковал, что вроде бы это изобилие насекомых из-за пожаров в окрестных лесах, хотя пожаров было меньше, чем в прошлые годы.
Однажды, правда, из-за удара молнии загорелась электрическая подстанция, и город несколько часов просидел без света. Жучки садились на людей, и некоторые нервные северянки пугались, как бы не погрызли волосы. Другие же ассоциировали власогрызов с электронными жучками-микрофончиками. Теперь понятно, откуда ноги, а точнее, усы растут у этой метафоры. Может быть, представители иных галактик решили подслушать решительно все, что происходить в этом таинственном городе Магадане. А может, эти сами с усами – родня самому Усаму, который пахнет бен Ладаном?
В списке дел в графе “летнее тепло” природа ставит галочку Y или такуюV. И она летит себе наискосок в дымке от далекого лесного пожара. А у кузнечика на крыльце дачи лапы палевого цвета. Здесь так мало жизни, что радуешься любому проявлению. Только комаров не бывает мало. Но втайне сознаешь, что и их нравится терпеть, упорствовать, чтобы потом путем тупого бдения и потерь красных кровяных телец встретить час победы, упиться ею, летать полдня и отравиться до смертного стона.
Перед началом учебного года нового тысячелетия на площади расставили торговые палатки с книгами. Какие-то теплые дни, с чего бы это? Молодая мама держит свою крошку в синем комбинезончике на ладошке, животиком вниз. А сама с интересом пролистывает другой рукой какую-то книжку, возможно, еще не успела окончить школьный курс? Или уже студентка?
Осень. Выходишь из машины на заправке, зябко плечам. Женщина прогуливает свой зонтик. Сумочка на длинном ремешке, как желтая собачка. Наш техногенный мир. Клубок магнитофонной микропленки шевелится ветром, зацепившись за колючую проволоку. Как паутинка “на праздной борозде” в стихотворении любимого поэта.
Весна лучше. Обещает красиво, хотя обманет, это уж точно. Легко сдвинуться по фазе, когда гуляет наледь, особая стихия, заставляющая вспомнить такое достижение технической мысли, как жидкие кристаллы. Не по сути, а поэтическому созвучию. А также классику – “Ледяной дом”. Им становится домик у самого ручья, из которого ползет и ползет лед зимой, проникая ледяными щупальцами в любую щель и заполняя, в конце концов, заброшенное строение до крыши. Как паучка янтарной смолой, может заключить в себя обманутого теплом почти такого же, на миллион лет моложе, паучка – вот тебе и брошка на шубу Деда Мороза. Лед тает, как слезинка, сверкает на солнце. Или же, чаще всего, сублимируется, испаряется, не тая, всю весну и лето, вплоть до новой наледи.
Сильно они разгулялись в студеную зиму нового века. На Уптаре, где люди самостроем дома поставили по берегу реки, заползли в дома и заполнили до самой крыши, пришлось эвакуировать население. Наледь тоже можно развернуть. Если три мешка шлака намешать с солью и высыпать дорожкой, выдавливаемая из ручья вода проточит новое русло, не будет наползать на дорогу, грозя ее разрушить. Это рецепт Тимофеича. Что-то помешало им воспользоваться. Да, осенью почистили русло, насыпали дамбу. Порядок. В самом центре Магадана проще, там теплые сбросы от электростанции в Магаданку, вода не промерзает до дна, и никаких наледей.
А в центре области в упомянутую весну, кроме огромных наледей, сверкающих голубизной под жестким колымским солнцем, на фоне похожего на копирку неба, немало хлопот доставили и ледоходы. Грозили снести мост, строящийся через реку Дебин. А на майские праздники пожаловали два медведя. Употребили недельный запас окорочков, а вот тушенку осилить не смогли без открывалки. Мало каши ели. Хотя я своими глазами видел у одного охотника сувенир – расплющенные в лепешку банки из-под сгущенки, но она жидкая, вытекает из дырок, пропоротых когтями зверя. А он ее слизывает, хрюкает от удовольствия.
Вплоть до первого июня может нападать снегу по колено, однажды, помнится, он был такого цвета, как синька для белья. Тогда еще женщины переходили на летние шубы из “серенького козлика, вот как, вот как”, из Греции, в них на Колыме можно согреться только летом. Цвет меха фиолетовый и отлив фосфоресцирующий, как у аномального снега. Что это за феномен, толком никто не знает. Может быть, микроскопические водоросли. Или оптический обман зрения от обилия прямого и отраженного солнечного света. Радиофобы горазды включить счетчик Гейгера-Мюллера. Не совсем тот, который у рэкетиров, но тоже впечатляет. Одно время у нас широкая компания развернулась против захода в порт Нагаево рефрижератора с атомным реактором. Вплоть до объявления голодовки социально психопатическими слоями дам-с. А теперь вряд ли кто-то вспомнит, в чем видели опасность и что выиграли в итоге борьбы. Зато родник в морском порту, который все почитали за целебный и везли с него домой флягами, объявлен фонящим. Вместе с тем в городе появились в продаже баллоны с освященной водой, оказалось, вовсе не надо ее тащить из Владивостока из “Святого источника”, можно освятить на месте.
Если в майском снегу вырыть норку, из нее плеснет синева, напоминая ту, что поражает новичка, разрезавшего в сумерки выловленную зимой корюшку, наглотавшуюся фитопланктона. Сияет таинственный лазоревый цвет, как у сиамской кошки глаза. Тает магаданский снег, тоже выкобениваясь: поверхность сугробов будто бы исклевана гигантской птицей. Или же он испаряется без следа, а если попадает на мостовые, будто на раскаленную сковородку, поднимается густыми клубами тумана, скрывающими ноги до колена, будто ты выступаешь на эстраде с песней про айсберг, наподобие Аллы Борисовны.
В июне, когда сойдет снег, на сопках легко находишь прошлогоднюю бруснику. Вкус ее неповторимо приятный, напоминает вино, только безалкогольное. Впервые за все годы моих наблюдений раньше всего снег выпал в городе 15 сентября на зеленую листву в начале тысячелетия. Накрыл он и брусничные поляны, а на следующий день почти растаял. Остались лишь кое-где белые кружева. Кисточки багровых, почти черных, ягод притягивали к себе солнечные лучи и вытаяли из снега. Кожица выдержала суточный холод, ягода не обязательно лопается в пальцах, а морозец прибавил бруснике подснежной прелести. Кисти голубики, их не достал снег, как брызги неба, а кисти брусники находишь под лапами лиственниц, совсем еще зеленых, шепчущих под ветром, бережно тронешь полновесные ягодные шарики, с внезапным удивлением, что они – кисти живописца по имени Осень.
В березке, не в магазине, где торговали на валюту, а в кусте северной, не больше веника, березы, называемой еще ерником, за способность ранить ноги оленей, с ее копеечками-листочками золотыми скрываются самые сохранные ягоды. Кустарнички брусники, армированные кустами березы, прекрасно чувствуют себя под защитой сильных. От мороза растительный народец кто цвета благородного набирается, кто вкуса сладкого. Вон шикша, водяника, никогда мне не нравилась, а после отбеливаняи в снежной массе, куда с добром, нежна, как ананас. А рябина, лист багров, ягода оранжевая, гроздь – как брошь на груди любимой женщины! Солнечные лучи стелятся параллельно ветру, слепят глаза. К козырьку прикладываешь ладонь. Понятно, откуда у зайцев косоглазие. Бабье лето, одним словом. Вообще-то некоторые считают, что в Магадане два бабьих лета. Одно в сентябре так сяк, а вот в октябре порой очень хорошая неделька. Какое-то не бабье, а прабабье, хотя у нас есть 80-летние приятнейшие дамы, не в обиду им будет сказано.
Да у нас и осень бабья, и зима бабоежья. Капель, как вдовьи слезы! Хвоя лиственниц в центре города лежит, как опилки, а рябиновая листва столь немногочисленна, что впору ее хранить в коробках от ксерокса. Да хватит ерничать. Будет и весна.
Тогда небольшая речка Магаданка разливается, обретает полнокровную мощь и манит молодых путешественников. И вот уж трое школьников устремились в старых стиральных корытах сплавляться. Это уж у нас всеобщее повальное увлечение – сплавляться. Взрослые путешественники специально на 150-й километр уезжают, чтобы приплыть назад в резиновом суденышке в рыбный поселок Ола. Где крестьянин, там и обезьянин. Течением Магаданки ребят отнесло на середину бухты Гертнера. Двое решились добраться до суши вплавь в ледяной воде, смелость их была вознаграждена, а третий мальчик проболтался на волнах много часов до обморочного состояния, пока его не сняло судно рыбинспекции.
Лет пятнадцать спустя двое других мальчишек, из другой эпохи, сняли обшивку с теплотрассы в долине речки Магаданки. И вовсе не затем, чтобы подзаработать на сдаче жести во вторсырье. Решили сделать жестяные байдарки для сплава. Но были остановлены нарядом милиции, попав под горячую руку кинооператора.
Титульную речку несколько лет подряд чистят дети из экологических отрядов, спецавтохозяйство, теперь еще и фермер, получив зарубежный грант, дай им Бог здоровья, дети капитана Гранта! Одна милая женщина по имени Жизнь, Зоя, тридцать лет посвятившая охране местных вод и лесов, перед смертью сказала, что когда в Магаданке снова станет нереститься его величество лосось, все у нас наладится и образуется. А ведь наведывалась горбушка-то, золотая наша рыбонька, знать, недолго осталось терпеть до полного локального счастья.
В начале июня вдруг врывается в город тепло, тело сладко ноет, каждая мышца поет, как оттаявшая ветка тальника в зимнем костре, расслабляется и дремлет, из привычки достигать теплового комфорта лишь после часового пребывания под двумя одеялами. Сам ты похож на подзаборыша, голодного и холодного, мраморно-восковой спелости, которого вдруг приласкали теплые ласковые материнские руки. Плечи, руки, спина, будто бы пластилиновые, наполняются свежими соками, и ощущать оживление тела радостно и странно, даже стыдно, и обидно, что полгода ходил полуживым. Здравствуй, получеловек, ты прожил свой полувек!
Когда в город на гастроли приехал музей восковых фигур, я понял, с кем себя и остальных сравнить – вылитые свечи, если, конечно, каждому вставить фитиль. Мы слеплены из воска, чтобы жизнь не казалась медом. А в воздухе уже ощущается сладковатый аромат северной почвы, ледозема и древесной коры, особенно ивы. Пробивается из земли трава, наполняется зелеными соками, это самое великое чудо, так бы и жевал ее, как выведенный на прогулку кот.
В эту пору появляются на улице самые красивые женщины на свете – магаданки. Их длинные и очень длинные ноги в блестящих, матовых, кружевных, светлых, черных, цветных и просто немыслимых искряных колготках вызывают предынфарктное состояние, и мужской разум упирается в непостижимую загадку: как они, обольщая сильную половину города этими уникальными скульптурными живыми произведениями природы, умудряются использовать их для такого прозаического процесса, как передвижение на своих двоих. Это все равно, что гвозди микроскопом забивать. А вот одна – Снежана (фамилия, кажется Морозова, или Зимина, сам Дед Мороз за ней приударил. Кстати, пока материал готовился к печати, вышла замуж и стала Снежана Порох) – в светлом капроне с рисунком шашечками. Ее ножки – лицо нашего учреждения. Сударыня, а не сыграть ли нам на шашечках в шашки? Ну, в Чапая? Или я лучше в поддавки с Маей сыграю!
Тут возле “Восхода” перехожу дорогу, я чуть сбоку молодая женщина с боковым вырезом, до самого выше пояса. И оттуда, из выреза чулок с рисунком – зигзаг, молния, а на плече сумка, кошелек встроенный и тоже на молнии, она не застегнута, наверное, для ансамбля. Чую, в глазах рябит, и на долю секунды приостанавливаюсь. Да как, кстати, – прямо притиром джип проскальзывает. Чует сердце, что водитель его тоже с молниями замешкал, что, может, меня и спасло. Кстати, водитель, это я в следующую долю секунды понял, – женщина! Автомобиль не бензином, а французскими духами благоухает. Так вот и подумалось, с нелепой убедительностью, будто это депутат сказал, что надо ввести в правила дорожного движения согласование таких разрезов на юбках с органами дорожной инспекции!
В начале второго тысячелетия, весной, возобновился городской конкурс красоты. Кстати, вместе с конкурсами на поставку продовольствия для учреждений социальной сферы и капитальный ремонт зданий. Кто дешевле сделает, тот и получает работу. (Раньше-то девушка из совхоза Талая стала Мисс-бюст-Европа). Билет на обновленный девичий конкурс полтысячи рублей. И правильно. Далеко не все желающие попали на это мероприятие. Не беда, можно бесплатно видеть наших красивых, блистательных девчонок, прямо на улице. Подарить им первые цветы. (А несколько месяцев спустя, зимой, магаданская девушка стала Мисс-Санкт-Петербург. Красивой быть не запретишь. Особенно если папа в банке работает).
Ну что вы все носитесь с этими конкурсами красоты, сказала одна почтенная женщина, ветеран Крайнего Севера. Деньги девать некуда! Взяли бы устроили чаепитие для пенсионеров. А к чаю бутылочку!
Весна – это запах легкого растительного дыма. Зима сжигает за собой мосты. Костры полыхают во дворах, весенние, в отличие от осенних костров самосожжения, не фигуральные. Пожоги травы ранят корни деревьев, пытаются достучаться до отвыкших от огня людей лесники. (7 ноября 2002 года. День согласия и примирения. Аномально хорошая погода, располагающая гулять на свежем воздухе. Но что это? Свежие пожоги травы на земле, замерзшей в камень. Возможно, огонь не поранил корешки. Аномалия. Обычно снег ложится уже 10 октября).
С тридцатого апреля начинаются пожары в зоне отдыха. Лесники тушат их по десятку в день. Высохший торф коварен, огонь после своей клинической смерти возрождается из пепла, как феникс. Приходится оставлять людей для ликвидации повторных вспышек. А кто-то поджигает леса умышленно. В районе Сусумана в восьмидесятых годах был такой пироман, разъезжающий на велосипеде с канистрой бензина и таежными спичками. Его хотели изолировать, но борцы за права человека воспротивились.
А в 99-м году в июле жгли лес в районе Палатки ребята из какой-то секты. Выжигали в тайге огромные треугольники, оберегая землю от катаклизма, предсказанного Нострадамусом в связи с концом света. Чаще же виновники пожаров, – расслабившиеся после стужи любители подышать свежим шашлычным ароматом. Бывалые таежники тоже ошибаются. Разведенный в сушь костер, прежде не опасный, в эту пору расползается, как по бикфордову шнуру. Горит лес, дачные дома, обихоженный уголок умирает на много лет, чтобы потом прорасти буйными брусничниками среди похожих на бивни мамонта ошкуренных огнем лиственничных стволов, столетиями избегающими гниения. Жизнь не остановишь и здесь, на Севере.
Я и в холод и в жару передам по пейджеру: “Берегите лес от “Паджеро!” Впрочем, сезон пожаров может перетечь в подсезон наводнений. Как пить дать, захлебнуться.
Нельзя обойти дачную тему. Что может быть лучше, чем неподвижное пребывание в старом кресле, в прогретой котловинке с сознанием, что ты сегодня не за рулем, и ГАИ, ныне прозываемое поГИБДД (поэт, невольник чести), несмотря на близость их поста, тебя не достанет, эта нирвана в кругу знатоков истории, ее очевидцев! (Вариант: на боевом посту поГИБДД инспектор ГИБДдуллин. ГИБДДлое дело. Поскользнулся. Паковый лед – по имени Пака, офицера ГИБДД).
У хозяев дачи отец умер в зубоврачебном кресле, еще в те времена. Старожилы, уж они-то уверены, что совсем недалеко от Магадана есть еще одна Кубака, не менее ста тонн рудного золота, что всех зекашек, которые производили геологоразведку, расстреляли, а над сопкой повесили маскировочную сеть! Сколько, должно быть, в нее набилось летающего народа!
На разгоряченные беседой и проникновенным северным солнцем руки и шею падают с лиственниц мельчайшие капли, вовсе не горькие, как смола, а сладкие и ароматные, как мед. Какие-то неведомые насекомые перерабатывают, непостижимым образом, в своем организме древесный сок, должно быть, подражая пчелам. Подстать этому открытию признание хозяйки о том, что общение с землей пробуждает в ее крови шампанское, мол, так и лопаются в жилах хмельные пузырьки всю неделю. Пусть не шампанское, но какое-то вино должно получаться из сладкого сока лиственницы при его аэрозольном введении!
Над дачным поселком, расположенным рядом с аэродромом, кружит вертолет, чукотская лайка Чифаня устремляется на этот звук, скульптурно замирает и обиженно скулит, что не берут, а уж она-то знает, что такое полет, оленьи стада и свежие мышки. Надоело ездить в джипе с хозяйкой и весь этот гребаный грипал. А тут еще хозяева удумали выкормить горностайчика, невесть как оказавшегося в дачном домике, используя в качестве пипетки перышко лука, и ведь добились своего, теперь он у Чифани охраняемый объект. Сколько сил на него положено, а разве кто оценит?
Хозяин изучает рыб, и в морской грязи, остающейся после большого отлива в бухте Гертнера, нашел три новых вида, не описанных в научной литературе, а в свободное время мастерит блесны, которые наповал зацепили его зарубежных коллег, и валютные заказы посыпались как щедро оплачиваемые прихоти. Одна фирменная блесенка была с клочком волос Чифани, другая – хозяйкиными жесткими кудрями.
Хозяйка работает в биохимической лаборатории, и у них кончились мельчайшие сита, с микроскопическими отверстиями. И она отыскала блестящий выход из положения. Лист серебряной фольги прикрепляет к самой аппетитной части тела, полчища комаров устремляются на клубничку со своими безжалостными жалами, и вскоре лабораторное ситечко готово. Ну и пусть комары, лишь бы не трупные мухи.
В последнее время все чаще разные известные люди, в основном, политики, стали появляться на экране телевизора со своими домашними питомцами. Невозможно смотреть на них без душевной дрожи. Кошка во весь экран – зрелище завораживающее. Какая непринужденность и грация, многократно усиленная электроникой и оптикой. Станиславский, думаю, был бы очень доволен. Возможно, главную роль играет здесь неведение зверя о неизбежности конца. Хозяева четвероногих, как бы это мягче сказать, проигрывают рядом. Что-то говорят, надувают щеки, но я не могу оторваться от истинных артистов. Пусть даже, многие не ловят мышей, никогда в жизни не делали этого, и даже готового не могут, как следует съесть без колик и изжоги.
Как-то меня познакомили с кошкой Муреной, которая пропадает ночами в лесу, а под утро приносит в дачный домик своему сыночку-переростку бурундука. Котик принимается за еду и не оставляет ни шерстинки, вынуждая маму довольствоваться молоком. Глажу ее за ушком, она вежливо, без энтузиазма сносит мою ласку и важно уходит по хозяйству. Они со своим хозяином Васей создали здесь своеобычный мирок, начиная с высоких ворот с колесом от телеги, прибитым из эстетических соображений, до застекленной теплицы и грядок, на которых всяческие кабачки и смородина, не говоря уж о картошке, лопаются от полноты жизни. Двухэтажный домик прирастает доска за доской, плашка за плашкой, куском алюминия, на котором остался плакат, либо лозунг от прежних времен.
На своей старенькой “Ниве” Василий объезжает город, рыскает по свалкам и помойкам, куда стекаются остатки квартирных европейских ремонтов, мебель, телевизоры, книги. Как на праздник, прибывает на снос ветхих домов, а с совхозных скотных дворов перевез в мешках полвагона навоза. Его теща надарила нам всяческих листьев для борща и сочной крупной моркови, после того, как мы походили по дорожкам, выложенным бетонными плитками, полюбовались посадками ягод и отведали плодов, погладили ствол лиственницы, разросшейся впритык к домику, особая бархатистость его заставила вспомнить стихи о березке, знакомые с детства. Как жену чужую, обнимал дубленку, и так далее.
Семья должна жить вместе, приговорила она, тогда легче, да и целее будешь. Вон шофер разбился на трассе, а почему – не ждала его жена. Машина сбила столбик ограждения и упала в Кувейт, то бишь, кювет. Теплица под стеклом лучше, чем под пленкой, а печку в пасмурную погоду нужно топить и летом. Тепло на все нужно, на все. Вот домик до ума доведем, отдадим в хорошие руки, да на родину махнем, в Белоруссию. Можно и здесь безработному с земли прокормиться, но там значительно легче и естественней.
Большинство дачных хижин – бывшие вагончики, кажется, прицепи к ним паровозик, и помчится поезд на другой конец земли. Под воображаемый стук колес крепчает аппетит, нестерпимо хочется красного железнодорожного борща и чаю в стаканах с подстаканниками, а сам ты на полке в одних подштанниках. В нашем городе есть улица Железнодорожная, а железной дороги нет, и это страшно удивляет московское начальство. Мол, зачем вы так настаиваете на завозе каменного угля и мазута морским путем, погрузите на платформы, и порядок. Да еще один оригинал собирался в телячьих вагонах своих политических конкурентов вывезти в наши края. Сам тоже прилетал, покрасовался на трибуне, сказав, как нам тяжело, но отсутствие железной дороги не успел заметить.
Настоящий мужчина должен построить дом, ну, дачу, купить машину, воспитать сына и посадить дерево. Настоящие женщины ставят задачи посложнее, не всегда афишируя их. Если не удалось, можно довольствоваться утешительным призом, не уничтожая деревья, кусты и траву. Покормить птицу или бомжа. За телевышкой на Гагарина живет добрая женщина с прямой спиной, которая варит в кастрюльке пищу для кошек и кормит их на завалинке. Несколько лет назад появились в городе воробьи, вид их всякий раз умиляет. Могучие чайки кружат над городом, промышляют на помойках в центре, конкурируя с местными сенегалами. Иногда звонит незнакомка с усталым добрым голосом и говорит: я только вам верю.
В сухое лето 99-го, между 200-летием Пушкина и Днем независимости, сгорело 35 опор линии электропередач от Колымской гидростанции в город, пока их восстанавливали, в Магадане на двенадцать часов были отключены электрические сети. Воспользовавшись ситуацией, неизвестные злоумышленники похитили в районе кожзавода все сколь-нибудь металлическое оборудование электрической подстанции.
Перед этим там был отключен водопровод, за хроническую неуплату услуг водоканала. Забили тревогу эпидемиологи, предупреждая об экзотических инфекциях. Выявлены больные малярией. Она передается только с помощью комаров, особых, тропических, но наши, колымские – такие способные, а чем черт не шутит, на нашей-то забытой Богом земле! Почти в два раза выросла заболеваемость укусами домашних животных. А меня мой кот кусает за щиколотки, когда его погладишь, даже в три раза чаще обычного. Но я считаю эти укусы целебными, как, скажем, пчелиные. Однако на всякий случай обрабатываю ранки йодом и заклеиваю бактерицидным пластырем. Если не перестанешь, говорю, подам на тебя в суд!
Одна 80-летняя магаданка заразилась дурной болезнью не бытовым путем. В морском порту обнаружена черная крыса – вследствие интенсификации международного обмена. Вот и руководитель общества с ограниченной ответственностью привлечен к ограниченной уголовной ответственности, и для него будет выставлена запасная скамья подсудимых. А юные натуралисты ищут белых, голубых, синих крыс, чтобы взять в дар для красных и живых уголков. Наши крысы обыкновенные спокойно проживали в промышленных холодильниках при минус 18, в запасах продуктов, считая себя подопытными кроликами. Это было в советсвие времена, грызунов вывел на чистую воду народный контроль. Частная ветеринарная клиника завезла в город для продажи белых в крапинку мышей, похожих на сабак, долматинцев. Живой товар идет нарасхват.
Коль уж пришла страсть перечислять катаклизмы, то примечай, сгорел частный дом, люди спаслись, вытащив из огня телевизор и ковер. А перед этим в пожаре лишились гаража, где выплавляли цветные и драгоценные металлы из приведенных в негодность машин, механизмов и пусковых установок. Хорошо еще, прекратились поджоги и взрывы коммерческих ларьков. Отстояв под снегами и дождями два года эмалево-белоснежными, покрылись они на облупленных частях кровью ржавчины, став похожими на отслужившие свой век корабли, сходят с круга. Их хозяева, накопив капитал, перебрались в первые этажи жилых домов, понаделав крылечек, как мыши в бесплатном сыре и сыром в масле катаются, закрыв старые стены сверкающей типовой пластмассой и металлом холодильных прилавков с импортным содержимым. Вот так бывает, застилаешь несвежие вагонные матрасы и подушки чистым, как бы больничным бельем и даже на этом спишь, спасаясь детской поговоркой о том, что быстро поднятое не считается упавшим. Теперь бы еще все-таки создать в городе средний класс, с повышенными платежными способностями и остаться в нем хотя бы на второй год.
Единственный в городе процветающий бизнес – цветочный, круче платных туалетов. Впрочем, есть еще фотопроявочный, аптечный и стояночный. Застекленные цветочные киоски в центре образовали целый квартал. В них полыхает, особенно вечерами, яркий перламутровый особый свет, густо ложится, наподобие цирковых белил, на лицо продавщицы, она видится не от мира сего, либо кукольной, либо лежащей в гробу, тоже в цветах, восковой, но внезапно ожившей от такого обилия красоты и света. Или впавшей в транс. Прохожу, не останавливаясь и даже не замедляясь, чтобы не быть окликнутым из малого окошечка сильно возвышающим меня предложением выбрать букет по нраву. В качестве возможного шутливого протеста всплывает лишь одна фразочка: “Мне возложат”, хотя, что же здесь веселого?
Правда, недавно довелось помогать поздравить одну энергичную заслуженную магаданку. Было много комплиментов и речей, и мои попытки напасть на следы неловкости не увенчались успехом. На юбилеях воздух сразу становится спертым, и считаешь секунды, будто в сауне. А ей хоть бы что. Вы, говорит, совсем не отразили мою привычку плавать в ледяной воде и виртуозную игру на пианино. Родилась, мол, в месте ссылки великого поэта, где его особо продуктивно посетила муза, а это ни для кого не могло пройти бесследно. До сих пор в голове звенит тишина, наступившая после ее кратной ответной речи.
Ввиду теплой погоды работники детско-юношеского центра чтения вынесли кадки с фикусами наружу, пусть и цветы позагорают. Выползли торговцы вещами, бывшими в употреблении, второго и третьего срока. Гвозди, петли ржавые и так далее напоминают слипшиеся в комок леденцы – в лучших традициях наших умельцев. С ними перекликаются нищие с пластиковыми мисочками от корейского супа “Доширак”, девичья фамилия “Досирак”, куда монета падает беззвучно, как во сне.
Их новоявленный собрат по экологической нише вешает лапшу на уши продавщице винного отдела. Мы, мол, художники, – бьет себя в грудь, – давно бы уже были миллионерами, ну вот я – автор герба города, мой это олень, летящий над волнами, во сне приснился, озарило, как молнией, а теперь олешка мой на каждом углу и на водочных бутылках, в частности, как тут и был. Жрут, хоть бы хны, в три горла, самая читающая публика, а нет, чтобы заплатить автору, хотя бы жидкой валютой... На просьбу назвать фамилию (фамилия настоящего автора, будто я ее выдумал, а она подлинная: Мерзлюк!), самозванец тушуется и исчезает, оставляя за собой последнее слово, мол, если бы не мы все, разве он бы додумался до этого оленя. На наших костях! – восклицает он фальцетом перед тем, как уйти в нерезкость за стеклянную дверь. Нам не надо посмертной награды, дайте хотя бы пожизненную!
И сразу вспоминается, как магаданские летчики, еще в самом начале установления разнообразных мостов с Аляской, говорили, что работать могут получше американцев и давно бы стали там миллионерами. И хирурги наши выражались в том же смысле, особенно в лечении переломов, показательные операции делали. Может быть, мы все давно бы уже должны стать миллионерами, за наше долготерпение, безоглядную трату энергии души. Но пока мы твердо знаем, что хорошая работа и хороший заработок редко соответствуют друг другу. Такая уж у нас страна. Быть может, потому изначально инстинкт разрушения силен в нас, может, стремимся сломать и поджечь, чтобы хапугам, вражинам не досталось – это так естественно. И не надо насылать на нас бомбы, мы сами себя задавим в подземном переходе метро, задохнемся в дыму, запалив окружающий лес, перережем горло бритвой, задев за прыщик. Отравимся паленой водкой и закуской. Может быть, это от всеобщего недовольства собой?
Обстановка усугублялась, а неделю спустя под вечер потемнело так, что пришлось зажечь электричество, в квартире нестерпимым стал тяжелый дух гари. Расстегнулась молния в нижней части неба, затрещала и длинно порвалась темная небесная джинса, разрыдалась, как от слезоточивого газа и разверзлась туча, густо пролилась на паленые раны земли холодная влага, шипение повисло над землей, и больше всего хотелось, чтобы самый большой пожар, какие я видел в окрестностях города, погас. От напряжения мыслей и чувств разболелась голова, а когда дымная гуща выветрилась, я глотнул радость победы, будто сам погасил огонь.
Вот так 13 августа 1988 года, в субботу, я сидел в редакции и читал газетные полосы, вылавливая из них ошибки, поскольку был дежурным. В полдень потемнело небо, все, что было за окном, приобрело ослепительно золотой тон, как при наводке на резкость в фотоаппарате дальномерного типа, где используется тончайшая полупрозрачная фольга из чистого золота.
Муторное ощущение надвигающейся беды сжало сердце и держало, не отпуская, минуты тянулись долго, кажется, все ошибки выловлены, однако ищу и ищу новые, будто бы от исхода этого поиска зависит будущее, и не только мое. Через два часа становится совсем темно, как в поздние зимние сумерки. В квартирах позажигали свет. В районе дач (Горняк) светлый, небольшого диаметра “колодец”, об этом мы узнали по телефону. Наступление светопреставления наводило ужас полнейшей тишиной. Временами казалось, что вот так же беззвучно опустится на голову крыша типографии.
Через день-два специалисты объяснили, в чем дело: необъятные пожары в Якутии вызвали большой приток тончайшего пепла в стратосферу, от него и сыр-бор, как миниатюрная ядерная зима. До этого я изобразил происшествие в заметке, но опубликовать не получилось из-за проглядывающегося вселенского масштаба события, который мог испугать читателей, по мнению редактора, а ведь тогда ведь в газете была цензура. Пожары вызвали небывалое нашествие медведей-беженцев в Магадан и несколько человеческих смертей в пригородной зоне. Одна женщина отдала себя на съедение дикому зверю, спасая ребенка. Зверь этот близорукий, в случае опасности возвращается по свои следам, напролом, но если видит нечто большее себя ростом, то не нападает, поэтому знающие люди никогда не садятся и не ложатся, а выставляют на палке шапку над собой и тем спасаются. А в более ранние времена медведь забрел в городской парк, и милиция вытесняла его, пока не угнала за городскую черту! Обошлось без дубинок, они позже, в демократическую эпоху, появились. И бульдозеры ни причем. Автомашинами милицейскими вытесняли. С мигалками. Бибиканьем. Ну и ненормативной лексикой.
Один медведь в те далекие сытые времена жил в небольшом местном зоопарке, а уж потом романтика прошла, и докатилось до того, что в некоем частном доме хозяина тайги держали на правах домашней скотины, чтобы заколоть к праздничному столу – экзотические бифштексы и, опять же, целебная медвежья желчь. А был один магаданский богатырь- историк, так гулял с медведем, как с собачкой, на поводке.
А вот свежатина. В начале тысячелетия один медвежонок приблудился на головные сооружения нефтебазы. Зима была малоснежная, для медвежьего рода-племени бессонная. Возможно, мать подстрелили охотники. Два месяца нефтебазовский народ за зверем ухаживал. Гласный инженер ему свою фамилию дал, и это в интернет ушло. А его жена, Нина, пирожками, блинами кормила. Очень зверю полюбилось и манную кашу есть. Аккуратно губами перебирает, не свинячит. А потом с Новосибирским зоопарком они договорились, переправили туда зверя. Есть белый, есть гималайский, пусть и магаданский будет. А мишка, девочка, кстати, с дороги в сено зарылась и спит.
Когда в прессе мелькают сообщения, что в районе Байкала пожары, жди их медведей. В 99 году одного такого завалили в июне весом 395 килограммов, обычный вес 80. Говорят, в районе психбольницы видели уссурийского тигра. Но там и не такое примерещится.
Наши тоже на юг проникают, поэт Миша писал, что морж на льдине до Анголы добрался. Это про зверя, а не про любителя зимнего плавания. Не путать также с маржей, выгодой от торговых операций. Сам Михайла теперь в Нью-Йорке проживает, но, якобы, тоскует по Чукотке. Про Линн Кокс, которая Берингов ледяной пролив одолела вплавь еще в начале падения железного занавеса, тоже помним. Фамилия теплая. Как Дровалев. А что же с тем моржом? Не может быть, чтобы его негры на копальхен пустили. Каннибалы всякие. Как говорится, кто кого скушает.
Кстати, одна фирмочка, назвавшись “Моржом”, полезла в нишу – размещает в Америке заказы на продукты, по лекалам нашего желудка. Чувствуешь защищенность, общаясь с этой едой. А то ведь, не редкость, люди пропадают без вести на ближайших сопках, устраивая пикники, либо собирая грибы. Может, их комары на завтрак съедают, чудища. Летающие тарелки над морем частенько зависают, как из посудомоечной машины. Недаром в центре, в том здании под номером 13, по Парковой, где раньше сугубо проектировщики работали, появилась вывеска “Уфолог”, которую мой компьютер упорно правит на “Уролог”. Прохожу, а у крыльца трехлитровая банка красной икры разбитая. Явно столкновение с пришельцами. Или кто-то не рассчитался с НЛОгами и уносил ноги, ведь в том же здании, вместо кафе “Золотинка”, обосновалась налоговая полиция. А через несколько месяцев там появилась такая вывеска: “Научно-исследовательская лаборатория послеконтактной уфологической реабилитации международной академии информации”.
А года два спустя, в новом веке, такая картина. Ночью в небе над Магаданом наблюдаются странные сполохи. Некоторые думают, что это северное сияние, другие НЛО, на самом же деле это специальные прожекторы высвечивают на облаках подобие рулетки, приглашая состоятельный народ в казино, на розыгрыш суперприза. Сам приз стоит рядом – это автомобиль “Хонда Вигор”, расписанный канареечными надписями. Зима кончается, а под колесами черный нетронутый асфальт с минувшей осени, как своеобразная машина времени. Играй, пока не доигрался!
Кто бы мне подсказал, что вижу его в последний раз. Приз выиграл один молодой человек и гонял по трассе со скоростью 130 километров в час, не раз задерживался и подвергался штрафу за превышение скорости, а весной 2002 года на 43 километре, не доезжая до Уптара, врезался в пытавшийся избежать столкновения рейсовый аэропортовский “Икарус”, при суммарной скорости 200, сплющился и загорелся. Там на трассе так называемый пьяный поворот, и на 70 километрах в час машина теряет устойчивость, немало иномарок нашло свой конец. Прощай, Вовчик, прощай, Зульфия! Так и не состоялась ваша свадьба. Они и ехали в поселок, чтобы испросить благословения родителей девушки! Ангел берег до поры до времени, сделал все, что мог, но и он не Бог.
Впрочем, мы отвлеклись. По медвежьему сообществу больно бьет отсутствие рыбы, вот они и рвутся в Магадан, люди тоже сориентированы на добычу, рыбаков в городе больше, чем мужиков. Рыбалка в Магадане – особое время года. Мой товарищ, мы дружим дамами, горя нетерпением, позвонил на Олу, не видно ли “разведчиков”, то есть одиночных лососей, вслед за которыми приходят основные стада кижуча, горбуши, кеты. Чаще их называют, правда, гонцами. Секретарь поссовета взяла трубку. Разведчики? Не те ли в камуфляже и касках, что на джипе прикатили? Почти, хмыкнул приятель, а вечером увел меня на бухту Нагаева глянуть, не пришла ли пора ловить мойву, называемую в народе уйком. Я не удержался и выдал экспромтом: “Худая мойва по свету бежит, а хорошая дома сидит. Безмойвный неуечный час. Есть уек? Ек! Тогда хлебай чаек! Куй уе, не отходя от уйка! Буйно помешанный уек – это буек”. И еще уек-энд – выходной день, посвященный рыбной ловле.
Мойва, маленькая рыбка, родная сестра корюшки, подходит к берегу миллионами экземпляров и стоит тучей, дожидаясь приемлемой температуры воды, чтобы выметать тонны и тонны икры, слиться в самом крупном любовном групповом акте. В этот момент ее черпают сачками, заготавливают в больших количествах для закуси и безалкогольной еды. Смешанная с прибрежным илом и мусором, икра вызывает ужас, ассоциируясь с плачем не родившихся беби и смертную тоску, усиливаемую душераздирающими криками чаек, жрущими от пуза обильное лакомство. Как тут не вспомнить приписываемый нам американцами пищевой секс!
Кстати, и прекрасному полу не чужда рыболовная страсть. Как выразилась одна молодая журналистка, морская курица, то есть камбала, предпочитает морским червям свиное сало, а ловить ее на этот деликатес – себе в убыток. Думается, мы на пороге вала новых рыбацких рассказов, авторы которых женщины.
В последний раз я был на берегу бухты прошлой осенью, перед самым снегом. Тысячи мертвых медуз валялись на берегу, замерзшие в лед, они походили на линзы от автомобильных фар. Еще я видел трупик нерпы – настоящей грозы рыбачьих сетей. Знакомый фотограф с двумя резвящимися овчарками пытался заснять на “Кодак” непонятное надвигающееся на город явление, особое дрожание багрового неба и слабый накат волны. А в цветовом эквиваленте на багровом волновом потоке противоходом легкие зеленые всплески, как выяснилось потом в итоге съемки. Сердце ныло от тревоги, даже фотографовы собаки, бегающие наперегонки за апортом, не могли развеселить меня. Они таскали в зубах отшлифованные морем стволы деревьев толщиной с оглоблю. Что-то грядет, решили мы с приятелем. Хорошо бы дожить до завтра. А к утру выпал снег. Белой летней ночью логично вспомнить о нем, тем более что на одном из склонов сопок, окружающих бухту, он продержится, наверное, до нового снега. А не пойти ли завтра лепить снежных баб?
Берег бухты встречает нас волнительным, по магаданским, естественно, меркам, обилием народа. По приливу узкая полоска суши заполнена одетым в старое людом и десятками костерков из принесенных с собой дров. Сачки на длинных шестах похожи на холодное оружие 13 века. Ждут рыбу. Пьют водку, жарят шашлычки, оживленно говорят и даже поют. Сотни мужчин на одно лицо, их коллективное рыбацкое замирание “вот-вот вот станет клевать” белая ночь усиливает до тревожного ожидания, напоминающего бдения в аэропорту с предвосхищением приглашения на посадку.
Особенность маленького города: знакомые физиономии. Однофамилец знакомого художника, на вид близнец, – смотритель геологического музея, то есть лицо, приближенное к метеориту и мамонтенку Диме. Или вот врач, открывший живительную мощь биоритмов в условиях севера, автор блестящего опровержения лжеразоблачений желтой прессы о том, что, мол, в Магадане процветает такой подпольный бизнес, как торговля человеческими органами и что один сексопатолог-анатом изобрел новые психотропные, даже психотрупные препараты. Знаменитый и легендарный доктор геологии, лучший друг пишущей братии, оруженосец нашего литературного классика, с его милой улыбкой в седую бороду. Мой сосед по подъезду, бизнесмен, недоумевающий, что я-то могу делать здесь в этот час.
Геологу полагалась квартира в академической семиэтажке, на втором этаже, он подсуетился над ее отделкой, но перед самой сдачей объекта в эксплуатацию один наш брат – журналист, фото-мото, объявился как потенциальный жилец верхнего этажа. Давай, говорит геологу, вместе поселимся на верхотуре, устроим на плоской крыше солярий, станем загорать и заниматься физическими упражнениями по авторитетной восточной системе, впадать в нирвану и левитировать. Фотокор умел убеждать, поскольку жил текущей минутой и концентрировал на ней всю свою психоэнергию, особенно весной, когда воздух в городе пахнет морской капустой. Вот и пренебрег геолог вылетающей из объектива птичкой, устремился за журавлем в небо, за компанию поменял второй этаж, солнечная сторона, на седьмой, но ни разу так и не забрался на плоскую крышу, поскольку фото-мото забыл о своей затее и вскоре переехал на материк насовсем, чтобы с комфортом тосковать о Магадане. На какой только материк? А то четыре фотодеятеля тут в Америку уехали и нормально там устроились. Им даже английский для общения не нужен, знай, нажимай на спуск.
У костерка выпили по глотку водки, невольно вспомнив мамонтовую ногу, но не как закуску, на обеспечение сохранности этого уникального экспоната умудрялись когда-то получать в год 350 килограммов спирта, да где те времена и нравы! Теперь-то на промывку персональных компьютеров не дали и третьей части. Мол, покажите дырочку, куда вы его будете наливать! А что ее показывать, и так на виду, и у тебя такая же, и нечего, нечего ее разевать, а то муха залетит!
Порассуждали также о том, четыре или пять бутылок водки выходит из литра спирта, о предстоящих подходах рыбы и жизни в параллельных мирах. В каждой конторе есть свои знаменитости и сюжеты, им кажется, что и тем, кто за стенкой, они интересны. А настоящей славы нет ни у кого, разве что у лыжницы Елены. Тем временем энтузиасты в болотных сапогах запускали в воду сачки и вынимали морскую капусту. Вот на чем можно зарабатывать нашему городу, если бы кабы во рту росли грибы. Побыв еще с часок, не в силах выдержать коллективную вибрацию нервов от предощущения рыбьей любви, мы поднялись по крутому откосу в столпотворение машин, нашли свою и укатили.
По дороге мой погрустневший друг сказал, что мы часто используем твердую валюту для приобретения жидкой и живые деньги тратим на то, чтобы убивать время. А ведь оно лечит. Или омертвляем капиталы. Насчет капиталов он, конечно, загнул.
Возле дома из-под моей грязно-белой “восьмерки” теннисным шариком выкатилась маленькая серенькая мышка, в первую секунду я не понял, что это живое существо, подумал, что отказал ручной тормоз. Сделал несколько шагов за бегущей малявкой, согнувшись, чтоб ее рассмотреть, и тут, из-за мусорного бака выскочила пушистая пятнистая киска, схватила мышку и удалилась на крышу пристройки к магазину, издав несколько утробных боевых звуков. Сцена этой охоты разволновала, я сходил домой, выпустил на крышу своего кота, одуревшего от прослушивания птичьих криков, записанных на лазерный диск, и отправился с сыном парковать машину на платную стоянку. На обратном пути на руке моего рослого парня внезапно повисла стройная девушка с лунными глазами, как потом стало ясно, это ей было нужно, чтобы избежать преследования нетрезвых поклонников.
Я сказал молодым людям: хорошо, что приход белых ночей не финансируется правительством, иначе насиделись бы в темноте. И вообще надо радоваться, что есть глаза и не выживают в нашем климате змеи, а то один магаданец поехал в Африку, и в первый же день какая-то змеюка плюнула ему в глаз ядовитой слюной, а за другой глаз укусила. Инструктор по туризму выстрелил в гадину, а попал обезумевшему от боли бедняге в ногу. А недавно приснилось, что я в каком-то подземном переходе в Америке вижу выставку живописи магаданских авангардистов, там портрет обнаженного юноши, между ног птичье гнездо, а из него две змеи с раздвоенными жалами. Поняв, что слушают плохо, я оставил ребят вдвоем.
Медленно бредя к дому, говорил сам себе, что уек безмолвный и большинству людей его не жаль. Не врубаются, что живой. Лишь мой сын еще мальчиком устроил скандал из-за подобранных на берегу полуживых уечков, положил их для спасения в стакан с газировкой. Такой и вырос, никогда не занимался рыбалкой и охотой. А ведь мы тоже безмолвны, нас тоже не жаль тем, кто подкрадывается и убивает, когда мы любим. Когда наше сердце разрастается от любви больше, чем печень нерпы.
Через пару дней умер один симпатичный магаданский артист, похожий на американского артиста Бронсона. Прежде его жена, тоже актриса, покончила с собой, а он исчах от рака, уверенный, что болеет радикулитом. Артист прекрасно читал объявления по телевизору, держал изумительные паузы, и тембр у него был великолепный. На телевидение теперь берут исключительно картавых, и заикатых, а радио, кажется, без боя захвачено иноземцами или пришельцами из других миров, отвыкаешь от звучания русской речи, как от родниковой воды. Тем удивительней был этот артист на экране, тем острее потеря.
У них в театре хоть хоронят нормально, есть помещение, и простор для скорби. Участвуя в сокровенном таинстве, артисты остаются актерами, играющими самих себя. Они слишком сопереживают, слишком глубоко внедряются в образ, у них столько молодых ушло в театре – в сорок пять. А во МХАТе до девяноста выбегают на сцену, как мальчики. Или мастерство выше, звания, от заслуженного до народного, или у них талант не брать чужую жизнь, сочиненную драматургом, в голову, как выстрел из ружья.
Если б у меня был талант артиста, я бы играл Кощея, пусть не героя-любовника, но бессмертного! – приходит вдруг в голову. И она наливается костяной тяжестью.
Хоть и ясно было с утра, небо набычилось тучами, это лучше всего видно от городской управы. Я давно подозреваю, что в Магадане искривленное пространство, геопатогенные, как эрогенные зоны, есть и точки просветления внутреннего самосозерцания. В смысле хочешь срезать путь, потащишься по дворам, так вдвое длиннее окажется. Но если держать искривленную перегородку носа по ветру, точно по его завиткам, многое укорачиваешь и укрощаешь. Возле крыльца официального здания, глядя на север, открываешь простор, с горки видны тучи, сопки, почти смыкаясь с ними, помогают выявить в пространстве рваную, дрожащую фиолетовую границу. Трепетное движение этой грани напоминает щупальца, как если бы на них, как на пальцах, изъясняться, и опровергает представление о сонности предгрозовой поры.
Здесь, в самом центре, черемуха в июле цветет, несколько деревьев. Впору каждому дать имя – Белянка, Невеста, Шуга (льдинка, но и сахар одновременно, если по-английски). Кто-то любовался и вдыхал чарующий горьковатый аромат, а кто-то веток наломал. Кто смел, тот и съел. В начале июля здесь синие цветы, колокольчики, бубенчики, травка курочка-петушок. Приглядишься, находишь ирисы. А что это так пахнеть медовым пряником? Клевер. Пересадка дерна, словно кожи, из загородной зоны позволяет выжить траве. Скверик чем-то похож на привокзальный или предбанный, осененный чувством грядущих тревожных перемен. А ближе к осени я замечал с этой точки запах запаренных веников и парной – вот уж где единение с растительным миром полное! И даже бюст Берзина, кое-кем уже называемого Подберезовским, – из этого же ряда странных пространственно-временных оговорок неустойчиво текущего времени.
Чередование солнечных часов, полудней, целого солнечного дня с хмурым, не вызывают уже ни малейшего ответного равносильного трепыхания. На движения природы у меня нет сил. Из меня вытянуты жилы, как провода из хлорвиниловой изоляции. Нет, я не разочарован, просто не найду противоядия наступающему дождю. Чапаешь по городу, и вдруг на мгновение ощущаешь его свои домом, до боли родным, со всеми щербинками на асфальте и заклеенной объявлениями стеной. И все в тебе топорщится, как китовый ус и моржовый клык. Будто наглотался веселящего наркоза и сейчас под скальпель. За пазухой топор с не сваренной еще ухой. К чему бы это я? Просто на другой день узнаю, одному моему приятелю на операционном столе маску надели, а наркоз не дали. И не закричишь. Так без наркоза и удалили аппендикс. Куда мне деваться с моим даром предвидения! И еще скажите, зачем нас пугают шоковой терапией, если некоторые и шоковую хирургию запросто выносят!
Тут уж не могу удержаться, про студента, который на практику пришел, энергетик. А по технике безопасности тройка. Встал, где нельзя, 10 тысяч вольт – не хило, да? Шарахнуло. Ну, обгорел, ну зрение подсело, так жив же! Это начало тысячелетия, у нас все впереди.
Вот и осень – лучшая в Магадане пора. Бывает, правда, дождь нудит сутки-другие-третьи без перерыва. Тогда звонит в редакцию какой-нибудь магаданец: почему, мол, в газете пишут, без осадков, а льет и льет. Что они себе думают?
Вы знаете, пытается объяснить журналист, это несовершенное дело – предсказание, хуже, чем у Нострадамуса. Во всем мире не найдены способы достоверных прогнозов. Да? Я читаю ваши статьи и вам верю, но все-таки надо бы их проверить. В сталинские времена просто так не отделались бы. Кто-то поплатился бы обязательно. Безмолвно, одной мимикой протестую. Моя двоюродная сестричка, дочка репрессированного, специально выбрала себе профессию синоптика, чтобы никто не привлек за недостачу как врага народа. Эхх! Да и сам вождь был в молодости синоптиком.
– Ну ладно, – обреченно соглашается незнакомец, вы тогда исполните синоптикам песню по моей заявке. “Тучи над городом встали”.
Газета, конечно не в силах исполнить заявку, передаю ее на радио. Они и рады. Исполнили “Не осенний мелкий дождичек”.
Атмосферное давление в течение текущих суток будет падать, медленно и печально.
Кстати, в ту осень на дальние точки гидрометеослужбы планировали забросить тушенку “Завтрак туриста”, со знаком качества. А она так всем осточертела, что отказались. Наслушались пьес про строителей, которые отказываются от премии, борясь в условиях тоталитаризма за свои права. Ну и что же, по знакомству передалось, и редакция обогатилась дополнительным питанием. А “Завтрак интуриста” у вас есть?
Если бродил под дождем, собирая грибы, то их нужно отжимать, как губки и сушить в духовке на слабом огне, повесив на ниточках, я покажу, если хотите, как. Часа через два квартира наполняется запахом свежего хлеба, а через сутки сушеные грибы напоминают сухофрукты. Каковы они на вкус, я не знаю, поскольку уже несколько лет забываем сварить из них суп, варим из бульонных кубиков, обертка которых, если верить рекламе, может изменить всю жизнь. Не беда, однажды я нашел на антресолях брусничное варенье восьмилетней давности и пил с ним чай за милую душу.
Порыв ветра оборвал на сочленении зонтик незнакомки и отнес под колеса уазика. Тот раздавал радужное изделие, как муху. Не годятся восточные зонтики для нашего северного мокрого ветра, подумал я вслух. Посторонняя тетка ответила, что у нее не корейский, а японский, три года уже прожил. Ну да, а у нас год за полтора, почему-то подумалось мне!
Еще два дня без перерыва, как чесоточный зудень, пилит и пилит на одной струне души и тела, дождь, на работе сыро и промозгло. От земли веет вечной мерзлотой, она сыта по горло ливнями, как пьяница, такой от нее выхлоп. По ней для полной картины должна пройти, крадучись, черная кошка. Песчаная грязь легка и стрясается с туфель топотом. Сердце устало стонать от тоски и вдруг затеплилось ожиданием счастья. Лучше всего ждать эти счастливые перемены тогда, когда тучи пореже.
Стадион напоминает бассейн, московские артисты приехали на “полтинник” (юбилей города) и поют влажными голосами, как рыбы. Резво пляшут под ледяные небесные вздохи, зрители, дымясь спинами, хлопают изо всех сил, чтобы согреться и вытрясти влагу из плащей. А когда заканчивается праздничный концерт, грустно вздыхают, ощущая во рту вкус жабер. Так вам и надо, бормочет и пыхтит пожилой тяжеловозик, весь под парами. Пташки залетные, на год вам теперь хватит колымской экзотики! Презрение к веселым жизнерадостным людям, порхающим из города в город – не редкость, будто по их злой воле, а не добровольно, сидим мы в заточении в Магадане. Надо же и здесь кому-то жить, хотя бы для того, чтобы держать рубеж державы и не быть задавленными дружескими объятиями сопредельных стран.
Дождь идет весь июль, август, сентябрь и октябрь, переходя в снегопады. Если выпить не с кем, позвони приятелю, пусть он тоже нальет, и можно чокнуться в телефонную трубку. Дни проходят, как пьесы – с завязкой, кульминацией и стреляющим в финале ружьем. Покидая рабочее место, раскрываю в коридоре зонтик, а когда вываливаюсь на улицу, захлопываю его. Кажется, все это уже было, было, будто всю жизнь смотрел кратное содержание предыдущих серий. В Магадане тоже бывает первый снег, в начале октября, но сначала теплый, альпийский снег на вершинах сопок, иногда он лежит уже 10 сентября на брусничных полянах, как особое природное мороженое. В феврале он колючий, похожий на стекловату. (В мае автомобиль “Запорожец” с “ушами” за несколько часов занесен снегом по самые “уши”).
Стой, кто идет? Дождь! Пароль? Снег!
В пять часов утра, уже по зимнему времени, по гололеду, выводит погулять свою собаку, эрдельтерьера Лаврентия, магаданский писатель, ровесник Магадана, сын погибшего в сталинских застенках крупного хозяйственника, которого никогда не видел живым. Проходит под редкими фонарями, возле музея, где хранятся документы об его отце и мимо библиотеки, куда пойдет утром, иногда доходит до первого каменного в городе, отцовского дома, где недавно продавалась квартира “сталинской планировки, после евроремонта”. А внутренний голос добавляете: “железная дверь, решетки на окнах, колючая проволока, сторожевые вышки”.
Собака шалеет от счастья движения, под короткой курчавой шерстью у нее горячее тело, которое можно жестко трогать руками, получая в ладони сухое электрическое тепло. Все равно энергии в теле Лаврентия остается столько, что ему хочется всех обнять и перецеловать.
И тут из темноты возникает одинокий запыхавшийся бегун в кроссовках из Кимр, замотанных скотчем, в пропитанном наждачной пылью колымских дорог спортивном костюме, поверх которого жилет с карманчиками и лампочки, как у мотоциклиста. Он встречается взглядами с собакой и человеком. Собака никогда не пытается бежать за таинственным спортсменом. Может быть, чует своего? Или же, наоборот, не ощущает запаха тела, может, и тела вовсе нет, а субстанция из мира тонких материй и призраков? Здесь много невинных и неприкаянных душ бродит с лагерных времен, льнут к писателю, он возвращает им имена.
А в этот момент другой историк прогуливается по переулку Первый Железнодорожный, облаиваемый эстафетой собак, которых никогда не выгуливают хозяева, поскольку держат их в спартанских условиях. Также видит бегуна с лампочками на груди и размышляет, как при отсутствии железной дороги, зато наличии соответствующих переулков, магаданцы умудряются бежать впереди паровоза в различных реформах, которые ведь спустя десятилетие могут быть признаны ложными.
Вот, например, американцы давно поняли, что наша система образования лучше и задумали ее перенять, да куда им! Ее надо перенимать вместе с нашими учителками. Они дома шторки не повесят, они их для класса приберегут. Ночь недоспят, выходной не доотдыхают, лишь бы второгоднику Ивану истину прописную в рот разжевать да положить.
Под струями снега вспоминается неласковое туманное лето, заготовка кормов для общественного животноводства. Наш заполошный шеф, милейший, когда обстановка нерабочая, переодевается в спортивный костюм и ныряет в туман. Мы тоже ныряем в туман, чтобы срезать жесткую острейшую траву, болотную осоку почти такой же острой сталью косы. На горячий пот ложится холодная роса, и влагоустойчивая мошкара пробивается в рот, чтобы погибнуть во рту и в глотке, ценой своей жизни прогнать незваных гостей.
Наш водитель предлагает выносить из болота накошенную зеленку не на вилах и не в мешках, а набить травой уазик, чтобы через сотню метров перегрузить зеленую добычу на грузовик. В сплошном тумане, несмотря не огромный опыт, он не очень свободно ориентируется, не помогают фары, тогда предлагает кому-нибудь из нас идти впереди, обозначая путь. Два раза застреваем, и один очень плотно. Чтобы не потерять матчасть, подкладываем под колеса накошенную осоку. Она идеально годится для этой цели. Вновь собрать ее не кажется нам неподъемным трудом.
После летней эпопеи следует осенняя, поездка на Клепку для уборки картофеля среди камней, а затем и капусты, за день до снега. Вся орава после веселого рабочего дня, похожего на пикник, собирается в автобусы, а капуста лежит неубранная, немного ее, по общественным меркам, но жалко оставлять под снег. Давайте уберем. Убрали, с гиканьем и свистом, в мешки затарили. Куда же ее? В автобус не войдет. По трешке сбрасываемся, нанимаем левака, полный грузовик, вези, брат, на базу, пусть там лежит. А хоть и сгниет, наша совесть чиста.
В первую неделю октября ураганные, вызывающие у людей с пониженным артериальным давлением эйфорию, снегопады. Девочка в автобусе спрашивает бородатого папу, молодого парня: “Это Новый год?” Он тупо молчит, и становится обидно за ребенка, да и за себя, ведь ждешь и веришь, что молодой человек по какому-то особому озарению вдруг изречет такое, что мороз по коже пробежит, и будешь изъеден воображаемыми мурашками. А как бы я поступил, чтобы не быть банальным? У детей на это дело абсолютный слух.
Девочки в Магадане особенные, подрастая, идут в гимнастику. И вот уже молва: такие проделывают прыжки и кульбиты, что это выходит за рамки законов физики. Мол, бионергию из чакр выплескивают и слегка подлетают. Правда, реалистки-мамы спортсменок говорят лишь о необыкновенной гибкости девочек. Куда только они потом, когда подрастут, деваются, как и выпускники хоровой, музыкальной и художественной школы?
В конце сентября под мелким дождем мы были с сыном, тогда еще первоклассником, на берегу моря. Жгли костер. Из-под камня выглянула большая крыса, заметив это, я предупредил мальчика. Не задумываясь, он выгнал зверька. Крыса ринулась вперед и попала в костер, взвизгнула от боли, неуклюже повернулась и забилась под обломки дюралевой лодки, разбитой волнами в щепки. Мы брали белый металл с пенистой пластиковой обшивкой и бросали в костер. Пламя окрашивалось изумрудным цветом.
Сын нашел тогда две клешни крабика, ракушки и морскую капусту. Все это понадобилось ему для исследовательской работы в связи с приобретенным недавно микроскопом. Клешня краба, как у робота, сказал он. Я ждал, что он спросит о крысе и поставит меня своим вопросом в тупик. Мне было жаль зверушку, как себя. Я тоже, в общем-то, крыса, только канцелярская.
А еще рядом с нами был отец жены, дедушка, незлой человек, настрадавшийся от режима. Он приехал на месяц, чтобы помочь мальчику привыкнуть ходить в первый класс. Внук лечил его от насморка одеколоном с солью и кипяченой водой, заодно плюшевым игрушкам доставалось на орехи. Спустя много лет мишка все еще пахнет теми уколами с одеколоном, как и благоухают немногие оставшиеся от детства его рисунки, вернее, космические карты, выполненные истощенными фломастерами, заправленными французскими духами. И один уникальный тетрадный листок. Он дал задание деду по математике и письму, а когда старый интеллигент безупречным каллиграфическим почерком исполнил требуемое, красным фломастером почеркал и жирно вывел “НЕ ЛИПИ!”, “НИ ВЫЛАСЬ!”.
Восемнадцать лет спустя, в марте, в четыре часа утра, когда в девять должны были до вечера отключить электричество, мой взрослый сын, оторвавшись от компьютера, разбудил меня и кота, который понял возглас хозяина как наказание и забился под ванну: “В доме крыса, а вы дрыхните”! Я прошел на кухню и увидел высоко под потолком, на антресоли, в керамической крынке, глечике, память о нашем прекрасном отдыхе в Ужгороде, куда с осени жена поставила в качестве зимнего букета ветки рябины, этакая колымская икебана, от самого слова аромат икоты и бани, сидел зверек, напоминающий ондатровый воротничок. Выглядывала только голова и две лапы, которыми непрошеный гость трогал листья и, похоже, наслаждался их запахом. Возможно, попробовал и ягоды.
Девять лет назад столяр Виктор, царство ему небесное, обшил всю кухню, до уровня глаз, деревом, сделал эти антресоли и столы, две трубы отопления забрал в короб. Между трубами было достаточно места, чтобы пролезть такому миниатюрному меховому существу.
Зверек не стал ждать, когда достанут из-под ванной кота, медленно вылез из крынки, спустился по трубам с грацией обезьянки и скрылся за облицовкой. Вскоре внутри стены раздался звук перекатывающихся камушков, который мы и ранее слышали неоднократно, полагая, что это последствия микроземлетрясения. Я вспомнил, на первом этаже, который приватизирован коммерсантами, начался какой-то непонятный процесс, вроде бы бетонируют пол. А когда-то, будучи помоложе, кот пропадал в том подвале сутками. Стало быть, фауне подвала некуда деваться, и она устремилась повыше. Еще когда был жив Козин, рядом с нашим, стоял деревянный дом, бывшая гостиница, уж там-то крыс было немеренно. Программа сноса ветхого жилья вызвала программу великого переселения крыс. Это первое объяснение, которое пришло мне в голову. Один биолог наблюдал, переходя дорогу на Якутской, как крыса стояла на светофоре, дожидаясь зеленого света. У них интеллект выше, чем у обезьян. Кстати, в детстве сын мечтал завести дома маленькую обезьянку. Он и теперь об этом мечтает. Что же так на крысу среагировал остро?
Мне сказали, что нужно заделать все дыры алебастром, замешав на битом стекле. Ничем иным крысу не остановишь. Все может прогрызть и съесть. Но, во-первых, у меня украли алебастр, который я недавно выставил на лестничную площадку, наводя порядок в кладовке. А во-вторых, я так и не понял, почему этой крысе так понравился букет, составленный моей женой, хотя и мне он тоже очень нравился. Она собрала его, когда бродили в сентябре по сопке на восемнадцатом километре в сторону Армани, я люблю то место. Там раньше всего ложится снег. Может быть, она просто приходила сказать: “Здравствуй, Лариса, я крыса!” У нас на деревянной облицовке стены стоит картонка с видом Анкориджа, нежно перекрывает выход труб, и при появлении зверька падает на пол, несколько лет мы также списывали это на землетрясения. После очной встречи картонка дважды падала, несколько листиков рябины валялось на столе. Я уж подумал выставить букет на лестничную площадку, да жалко. Может быть, по-хорошему можно договориться со зверем, как в цирке Дуровых? А может, это была не крыса? Или, так: есть в других домах и получше букеты.
В свою первую школьную осень, когда основательно похолодало, мальчик стал осваивать коньки, и сделал это за две недели. На нем красный комбинезон с белой полоской на левом рукаве. Полоска светится в темноте, и это так неожиданно, что оторопь берет. Он четыре раза упал за вечер на правое колено и устал от боли, не детское понимание тщеты жизни написано на его ангельском личике.
Я вспоминаю эту пору в 2000-ном году, как и другую нашу несостоявшуюся прогулку на берег моря в конце зимы. Хотел написать очерк о дельтапланеристе, одном из первых, но не успел: тот разбился в Нагаево. Там сопочки крутые, почти отвесные. Для полета нужна высота, для разбега и прыжка. На высоту вскарабкаться, а уж затем вниз, но тут же вверх с потоком воздуха, если он есть. С нуля нельзя начинать, будь то полет или жизнь. Нуль высоты – уровень моря. И в воздухе ноль градусов, что само по себе в Магадане означает разгар весны. От земли курится туманец, будто ты из парилки выскочил поваляться по снегу, так клубится под ногами, что загребаешь по пояс в облаке, будто Казбек какой-то ходячий. А некоторые думают, что этот пар и есть паранормальное явление, а человек создан для счастья, как фанера для полета в Паратунку через Верхний Парень, а то и Парагвай, кого хочешь, выбирай. Только если не болен парагриппом и паротитом. И если Минфин даст парафин. А иначе застрелится из парабеллума.
От земли поднимается тепло, по крайней мере, так хочется всем думать. А дельтапланеристу – особенно, восходящий поток должен вознести его над сопками и заледенелым морем. Над суетой и тщетой. Но внизу, под скалой, с которой он прыгал, рыхлый лед самой глубоководной бухты Охотского моря. Поток восходящий, но слабый, не удержал человека. Теперь параплан изобрели – такую смесь парашюта и аэроплана, говорят, получше в смысле паранормальности, да что уж теперь-то прошлое ворошить. Сколько с той поры наших людей ушло и кануло – не счесть.
Жена его стояла внизу, на льду и все видела, не закрыла в ужасе глаза, не испугалась и смотрела до самого конца, верила, что в самый последний миг восходящий поток подхватит матерчатые крыла, превратит падение в полет, перепугает чаек. Только им дано клюнуть носом и взмыть с проглоченной рыбой, чтобы несколькими мгновениями изрыгнуть порцию переваренного. Он очень любил чаек, со всеми их потрохами и не считал неудобным упомянуть о пищеварении, называя его взрывом. Он казался баловнем и любимчиком судьбы, и эти качества будто бы передавались окружающим воздушно-капельным путем.
Вокруг было немало баловней, которые рвали звезды с неба, как зубы под местным наркозом. Но были и неудачники, немало неуклюжих людей, хотя и милых, теплых и уютных.
Лучше бы он марки собирал!
Владимир Данилушкин. "Глаза зимы" (юмористическое эссе)
